под стеклом).
- Я бы не хотел быть навязчивым.
- Хорошо, я вас избавляю от тяжких мук, до свидания. - Невозмутимым голосом она закончила разговор и положила трубку.
Через два дня, в уютном загородном кафе мы предавались общению в легкой незамысловатой форме. Сентиментальная десятилетней давности музыка навевала ностальгические мысли, и моя красавица с грустью вспоминала картинки из своего детства. Это было добрым знаком, и я, затаив дыхание, следил за ее грациозными движениями, лишь изредка вставляя короткие междометия. Речь шла о какой-то кошке или собаке, которая была очень доверчива и постоянно попадала в разные смешные истории. По отдельным, ничего не значащим для несмышленого наблюдателя легким штрихам, восстанавливался острый критический ум и упрямый, даже я бы сказал, сильный характер. Впрочем, она все время сохраняла определенную дистанцию и умело пресекала малейшие поползновеия пробраться поглубже.
- Мне сегодня было очень хорошо, - сказала она, когда мы оказались у булочной. - А теперь мне пора.
Честно говоря, я расслабился и не ожидал, что сейчас, именно здесь мы должны расстаться. Да и куда ей пора?
- Неужели ты так и уйдешь? - еще в кафе я незаметно перешел на ты.
Она длинно посмотрела на меня, кажется, впервые сомневаясь как поступить.
Конечно, нужно меня пригласить домой. Ведь там никого нет. Ведь если бы там кто-то был, она не стала бы тайком встречаться со мной, изображая из себя недотрогу. Да и рассказывая о себе, она никогда не говорила "мы", но всегда только "я". Наконец она решилась:
- Ладно, пойдемте. Угощу вас чаем.
Терпеть дальше не имело смысла, и я, целый день гнавший подальше тополиную тему, снова дал волю чувствам. Она парила серебристой мечтой в полумраке лестничной клетки, головокружительно покачивая паутинками в такт ударам моего сердца. Я крался за ней вверх по лестнице, гонимый вечным охотничьим инстинктом, восхищаясь каждым ее шагом. Это уже было похоже на танец рук. Мы вальсировали, не чуя под ногами почвы, лишь изредка, нарочно и случайно, касаясь друг друга, отодвигая на потом теперь уже неизбежный счастливый момент, когда окончательно исчезнет разделяющее нас пространство, и она, свободная и независимая, плавно опустится ко мне на ладонь.
Нас буквально втянуло в чуждые апартаменты. Так вот где обитают самые очаровательные экземпляры тополиного племени. Из нехитрого мебельного гарнитура мой цепкий взгляд мгновенно выловил первостепенные следы ее интимной жизни. Здесь живут небогато (старенький трельяж удваивал неровным зеркалом три-четыре самых необходимых предмета женской радости), одиноко (следы хозяина либо отсутствовали, либо были спрятаны подальше на время отсутствия такового) и, быть может, несчастливо (деревянная детская кроватка служила скорее бельевым ящиком, чем местом приложения материнского чувства). Не буду лгать, будто меня не обрадовала раскрывшаяся картина, и я как мальчишка скуксился от того, что у нее есть ребенок. Смешно было бы предполагать, что такой экземпляр привлек только мое внимание.
- Тапочек нет, - предупредила хозяйка, когда я попытался снять туфли.
Я и сам вижу, что нет. Все же снял туфли и прошел вслед за хозяйкой на кухню.
Несмотря на отвратительный чай (второй или третьей доливки) и холод, поднимавшийся от бетонного пола, крытого драным в нескольких местах линолеумом, я продолжал пребывать в приподнятом расположении духа, почти нахально разглядывая клетчатую мальчишечью рубашку, тщательно застегнутую на две сохранившиеся пуговицы.
Она продолжала кружить вокруг все той же кошки, отчаянно поддерживая слабо тлеющий разговор, а я, позабыв все правила приличия, игнорируя даже вопросы и намеки, полностью переключился на выбор места встречи. Нет, тут не было холодного расчета. Может быть, внешне это так и выглядело, но внутри... Меня буквально лихорадило. Теперь я удивляюсь - отчего? Почему я сомневался? Ведь все так просто: мы здесь одни, она сама этого пожелала, и теперь вот, кажется, смущается, вот, уж не зная, что сказать (а я не собираюсь ей помочь), она снова повторяет сказанное ранее, она тоже волнуется, нервничает, ей хочется узнать, для чего я все это затеял, да, ее бьет озноб, мы оба больны, мы температурим.
Я протянул руку и подставил в ожидании ладонь. Она замерла на полуслове, недоуменно посмотрела мне в глаза, потом на ладонь. Время стало вязким как холодец и единственное, что не вибрировало, стойко сопротивляясь его течению, так это моя ладонь. Главное не сорваться, не дрогнуть, когда все поставлено на карту. Она продолжала смотреть на мою беззащитную длань, будто ожидая хоть малейшей перемены, но я крепился, не отступая ни вправо ни влево. То, что произошло потом, было совершенно неожиданным. Загадочно улыбнувшись, она, как в той детской игре, шлепнула меня по ладони, тут же отдернув руку, и, подождав несколько мгновений, уже со второй попытки плавно опустила ее обратно. Я пошевелил безымянным пальцем и ощутил, как ее лодочка поудобнее устраивается у причала. Свершилось - меня распирало от восторга.
- У тебя нет лишней иголки? - на радостях спросил я.
- Иголки?! - удивилась она, не понимая, причем здесь иголка.
- Да, обычной швейной иглы... свою забыл дома, - виновато промямлил я, на ходу осознавая несвоевременность своей выходки. Она убрала назад руку, и нужно было как-то выкручиваться. - У меня... отпоролась пуговица, там (я махнул куда-то в сторону прихожей) на куртке.
Она решительно встала, вышла и тут же вернулась с катушкой ниток и иголкой и положила все это передо мной.
- Зашивайте, только поскорее. Мне нужно уходить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38