— Мой звездный час, — сказал я. — Ни один голливудский актер лучше не сыграл бы.
А это снова рассердило ее.
— Бога ради, вы не можете хоть раз быть серьезным?
— Ну хорошо, только сохраняйте спокойствие. Что вы хотите знать? Кровавые детали?
— Только одну правду, независимо от того, насколько она неприятна.
— Только правду? — переспросил я и почувствовал, что у меня в горле сразу же пересохло.
Я быстро глотнул кофе, которое обожгло рот, и поставил кружку снова на столик для карт.
— Ну хорошо, сами напросились.
Я сел на поворотное кресло, отключил автоматику и снова взял в руки штурвал.
— В Борнео вокруг Кота-Бару была территория, которая полностью контролировалась террористами в 1963 году, и большинство из них были проникшие туда китайские коммунисты, а не местные люди. Они терроризировали весь регион. Сжигали целые деревни, вынуждали местных людей, даяков, помогать им, зверски вырезая каждого второго мужчину и женщину в захваченных ими деревнях, чтобы напугать остальных.
— И они заставили вас делать тоже что-то в этом роде?
— Считалось, что я эксперт в такого рода делах, они дали мне команду, состоявшую из даяков-разведчиков, и приказали очистить эту конюшню и не возвращаться, пока я не сделаю это.
— Это был прямой приказ?
— Не на бумаге и не в таких выражениях. Нам поначалу не очень-то везло. Они сожгли еще две или три деревни, а в одном случае они предварительно согнали в большой общественный дом более пятидесяти мужчин, женщин и детей. Наконец, они сожгли миссию в Кота-Бару, изнасиловали, а потом убили четырех монахинь и восемнадцать молодых девочек. Короче, дело зашло слишком далеко.
— Ну и что же вы сделали?
— Мне повезло. Информатор донес, что китайский торговец в Селенгаре по имени Ху Ли — коммунистический агент. Я арестовал его и, когда он отказался говорить, отдал его даякам.
На ее лице не отразилось ужаса, голос был совершенно спокойным, когда она спросила:
— Для того, чтобы пытать его?
— У даяков это получается убедительно. Не прошло и двух часов, как он сказал, где скрывается группа, которую я преследовал.
— И вы их взяли?
— В конце концов да. Они разбились на две кучки, но это им не помогло.
— Говорят, что вы расстреляли пленных?
— Только во время преследования второй группы. Пленные сковывали мое движение.
— Я понимаю. — Она кивнула с отрешенным выражением лица. — А мистер Ху Ли?
— Застрелен при попытке к бегству.
— И вы думаете, я поверю?
Я рассмеялся, ничуть не обидевшись:
— Но это так. И вся ирония состоит в том, что я совсем было собрался доставить его на побережье, чтобы он предстал перед судом, но как раз в ту ночь, когда мы собирались двинуться в путь, он попытался сбежать.
Наступило короткое молчание. Я открыл окно и с наслаждением вдохнул свежий морской воздух.
— Поймите, я сделал с ним то, что он сделал бы со мной. Цель терроризма — устрашать, это любимое выражение Майкла Кол-линза, но первым сказал это Ленин, и эти слова написаны на первых страницах всех коммунистических руководств по ведению борьбы. Бороться с огнем можно только с помощью огня.
— И вы разрушили свою жизнь, — сказала она с какими-то странными, злыми и неспокойными нотками в голосе. — Вы дурак, вы же все погубили. Карьеру, репутацию — ради чего?
— Я сделал то, что должно. Малайя, Кения, Кипр, Аден. Я это видел и не мог больше выносить, что невинных людей убивали, оправдывая убийства именем революции. Когда я закончил то дело, в Кота-Бару больше не было ночных ужасов. И никто больше не истязал молодых девочек. Ей-богу, когда-нибудь мне это зачтется. — Я сам удивился, что мой голос звучит прочувствованно, а руки дрожат. Поднялся и подтолкнул ее вперед: — Вы хотели взять штурвал. Вот он. Держитесь на курсе и разбудите меня в три часа. Или как только погода изменится.
Она схватила меня за рукав:
— Я очень сожалею, Воген. В самом деле.
И я сказал: «Ты уже давно живешь на свете, все прошел и все познал».
Может, я говорил все это про себя, когда спускался по трапу. Если повторять много раз, то когда-нибудь поверишь.
* * *
Я поспал на одном из диванчиков в салоне, и, когда проснулся, было уже почти три часа. Бинни громко храпел в кормовой каюте. Я заглянул туда и увидел, что он пластом лежит на спине, с расстегнутым воротником и распущенным галстуком. Рот его был приоткрыт. Я оставил его в этом положении и пошел к трапу.
Море по-прежнему было бурным, и, когда я вышел на качающуюся палубу и открыл дверь в рубку, мне прямо в лицо угодила струя холодной воды. Нора Мэрфи стояла за штурвалом, в свете лампочки компаса ее лицо казалось совсем бесплотным.
— Как дела? — спросил я.
— Отлично. Только за последние полчаса волнение будто бы усилилось.
Я выглянул наружу.
— Похоже, погода становится хуже, как часто бывает перед улучшением. Я стану за штурвал.
Она пропустила меня, и когда мы протискивались, чтобы разойтись, ее тело близко коснулось моего.
— Думаю, что теперь не смогу заснуть, даже если бы очень захотела.
— Хорошо, — сказал я. — Тогда вскипятите чаю и возвращайтесь. Здесь могут случиться интересные вещи. И проверьте по радио прогноз погоды.
Я увеличил скорость, стараясь уйти от восточных шквалов, но волны становились все круче, и «Кетлин» сильно раскачивало с борта на борт. Видимость была ужасная, полная тьма окутывала все кругом, если не считать легкого свечения моря. Нора Мэрфи, казалось, не спешила, вернувшись, принесла еще сандвичей с беконом и чаю.
— Прогноз не так уж плох, — сказала она. — Ветер стихает, временами дождевые шквалы.
— Что еще?
— Местами перед рассветом туман, но, по-моему, не о чем беспокоиться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54