То ли полковник Кэткарт не раскусил генерала Пеккема, то ли генерал Пеккем вовсе и не был такой уж тонкой, блестящей, умной, дальновидной личностью, какой он старался казаться. Может быть, на самом-то деле как раз генерал Дридл был отзывчивым, очаровательным, блестящим и утонченным и под его началом полковнику Кэткарту было бы куда лучше.
Внезапно полковник Кэткарт, потеряв всякое представление о том, с кем он в каких отношениях, начал стучать кулаком по кнопке звонка: ему хотелось, чтобы подполковник Корн как можно скорее вбежал в кабинет и заверил его, что все его, полковника Кэткарта, любят, что Йоссариан — всего лишь плод его больного воображения и что он, полковник, добился ошеломительных успехов в своей блестящей и доблестной борьбе за генеральские погоны.
На самом же деле у полковника Кэткарта не было ни малейших шансов стать генералом. Во-первых, потому что на свете существовал экс-рядовой первого класса Уинтергрин, который тоже хотел стать генералом и посему всегда искажал, портил, отвергал или засылал по неправильному адресу любую проходящую через его руки корреспонденцию, имеющую касательство к полковнику Кэткарту и могущую пойти полковнику на пользу. А во-вторых, потому что один генерал уже имелся в наличии — генерал Дридл, который, в свою очередь, знал, что генерал Пеккем метит на его место, но не знал, как этому воспрепятствовать. Генерал Дридл, командир авиабригады, был грубоватый приземистый человек. Ему едва перевалило за пятьдесят. У него был приплюснутый красный нос, серые глазки, запрятанные в припухшие веки с белыми пупырышками, и грудь колесом. При нем постоянно находились медсестра и зять. Когда генерал Дридл недобирал спиртного, он впадал в глубокую задумчивость. Старательно выполняя свои прямые обязанности, генерал Дридл потерял в армии понапрасну слишком много лет, а сейчас наверстывать упущенное было уже поздно. Омоложенные кадры высшего командного состава сомкнули свои ряды, в которых для Дридла не нашлось места, и, растерявшись, он не знал, как ему наладить с ними сотрудничество. Стоило ему забыться, и его тяжелое одутловатое лицо становилось грустным и озабоченным, как у человека, сломленного жизнью. Генерал Дридл крепко пил. Настроение у него постоянно менялось, и предсказать его было совершенно невозможно. «Война — это ад», — частенько говаривал он, пьяный или трезвый, и он в самом деле так думал, но это не мешало ему неплохо наживаться на войне и вовлечь в этот бизнес своего зятя, хоть они то и дело цапались.
— Ну и подонок! — с презрительной миной ворчливо жаловался он на своего зятя первому встречному у стойки бара в офицерском клубе. — Всем, что он имеет, он обязан мне. Я сделал из этого паршивого сукина сына человека. Разве у него хватило бы мозгов продвинуться собственными силами?
— Ему кажется, что он постиг все на свете! — говорил обиженным тоном полковник Модэс своим слушателям у другого конца стойки. — Он не выносит никакой критики и не слушает ничьих советов.
— Он только и умеет давать советы! — замечал генерал Дридл, презрительно фыркая. — Не будь меня, он и по сей день ходил бы в капралах.
Генерала Дридла всегда сопровождали полковник Модэс и медсестра — по общему мнению, весьма лакомый кусочек. У этой маленькой розовощекой блондинки были пухлые щечки с ямочками, сияющие счастьем голубые глаза, аккуратно подвитые на концах волосы и пышная грудь. Медсестра улыбалась каждому и никогда ни с кем не заговаривала первой. Все у нее было ясное и четкое. Она была так неотразима, что мужчины старались обходить ее стороной. Вся как налитая, миленькая, послушная и туповатая, она сводила с ума всех, кроме генерала Дридла.
— Он специально ее держит, чтобы свести меня с ума! — сокрушенно жаловался полковник Модэс. — Как только я дотронусь до нее или до какой-нибудь другой девчонки, он вышибет меня в рядовые и отправит на целый год в наряд на кухню. Она меня сводит с ума.
— С тех пор как мы прибыли в Европу, у него не было ни одной женщины, — сообщал по секрету генерал Дридл своим собеседникам, и его квадратная седая голова тряслась садистского смеха. — Я не спускаю с него глаз, потому что не хочу, чтобы он спутался с какой-нибудь… Можете себе представить, каково приходится этому несчастному сукину сыну!
— С тех пор как мы прибыли из Штатов, у меня не было ни одной женщины, — хныкал полковник Модэс. — Можете себе представить, каково мне приходится.
Стоило генералу Дридлу невзлюбить кого-нибудь, и он становился так же непримирим к этому человеку, как к полковнику Модэсу. Он не считал нужным притворяться, щадить чужие чувства и соблюдать условности. Своих подчиненных он различал только по их военным качествам. Все, что он требовал, — чтобы они делали свое дело; во всем остальном они могли делать все, что им заблагорассудится. Полковник Кэткарт был волен заставить своих подчиненных сделать и шестьдесят вылетов, раз это ему нравилось. Йоссариан был волен стоять в строю голым, если ему этого хотелось, хотя от такого зрелища у генерала Дридла тогда отвисла гранитная челюсть. Генерал железной поступью приблизился к шеренге, желая убедиться, что на человеке, который стоит перед ним в строю по стойке «смирно» и ждет, когда ему вручат орден, действительно нет ничего, кроме тапочек. Генерал Дридл потерял дар речи. Полковник Кэткарт был близок к обмороку, когда заметил Йоссариана, и подполковнику Корну пришлось подойти сзади и крепко ухватить полковника за руку. Стояла неправдоподобная тишина. Ровный теплый ветерок дул с пляжа. На шоссе, грохоча, выехала повозка с грязной соломой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168