Господи, как бы ему хотелось хоть немного быть в чем-то уверенным!
А он вовсе не был уверен, что справился как надо с создавшимся положением, и, хотя было еще раннее утро, вдруг почувствовал, что страшно устал.
— Отправляйся на свое место! — внезапно сказал он Ньюкерку.
Как только Ньюкерк отошел, Иллас сказал:
— Забастовки не будет. Людей уже оповещают, что она отменяется.
— Мне что, надо сказать “спасибо”? — ядовито спросил Залески. — Поблагодарить вас за то, что меня не прикончили?
Профсоюзный босс пожал плечами и направился к выходу.
А Залески вспомнил про заинтриговавший его серо-зеленый седан — машина уже продвинулась далеко вперед по конвейеру. Но он быстро нагнал ее.
Он проверил документацию, в том числе графики сборки, висевшие в картонной папке спереди на облицовке. Как он и ожидал, это оказалась не просто заказная машина, а машина “для приятеля мастера”.
Тут уж все было совсем особое. И делалось это скрытно на любом заводе, причем такая машина обходилась по крайней мере в несколько лишних сотен долларов. Мэтт Залески, обладавший способностью откладывать в уме крохи разных сведений и потом соединять их, сразу смекнул, для кого предназначается серо-зеленый седан.
Машину готовили для представителя компании по связи с общественностью. По официальным документам заказана была стандартная машина, почти без “добавок”, а седан, как обычно выражались на автомобильном заводе, был ими просто напичкан. Даже при самом поверхностном осмотре Залески обнаружил роскошный руль, многослойные белые шины, изящные колесные диски, светозащитное лобовое стекло, стереофонический магнитофон — ничего этого в спецификации, которую он держал в руке, не значилось. Похоже также, что машину покрывали двойным слоем краски, что, естественно, делало ее более долговечной. Это-то обстоятельство и привлекло внимание Залески.
Объяснение почти наверняка крылось и в некоторых известных Мэтту Залески обстоятельствах. Две недели назад один старший мастер выдавал свою дочь замуж. И этот самый представитель завода по связи с общественностью разрекламировал состоявшееся бракосочетание, поместив фотографии в детройтских и пригородных газетах. Отец невесты был в полном восторге — об этом говорили все на заводе.
Остальное было ясно без слов.
Представитель завода по связи с общественностью без труда заранее узнает, в какой день будет готова его машина. И затем позвонит “приятелю мастера”, который устроил, чтобы к серо-зеленому седану отнеслись на конвейере с особым вниманием.
Мэтт Залески знал, как ему следует поступить. Надо послать за мастером, проверить свои подозрения, а потом написать докладную директору завода Маккернону, которому останется лишь принять по ней решение. Тогда все силы ада будут выпущены наружу, и скандал разрастется, захватит — поскольку в нем замешан представитель по связи с общественностью — даже начальство.
Поэтому Мэтт Залески знал, что никакой докладной он не напишет.
У него и без того хватает проблем. Взять хотя бы эту историю с Парклендом — Ньюкерком — Илласом, да и в его стеклянной клетке наверняка скопилось уже немало дел, помимо тех бумаг, что еще утром лежали на столе. А он знал, что не просмотрел пока ни одной.
Тут Мэтт Залески вспомнил о выступлении Эмерсона Вэйла, этого круглого идиота, которое он слышал в машине по радио, когда около часа назад ехал из Ройял-Оук к себе на завод. Вэйл снова взял на мушку автомобильную промышленность. С каким бы удовольствием Мэтт поставил его на несколько деньков у конвейера поработать в самом горячем месте, и пусть бы сукин сын на себе узнал, что это такое — скольких усилий, огорчений, компромиссов, человеческой усталости требуется, чтобы построить один автомобиль!
И Мэтт Залески, махнув рукой на серо-зеленый седан, пошел прочь. Когда руководишь таким заводом, надо на какие-то вещи закрывать глаза, и это был как раз тот самый случай.
Одно утешение, что сегодня — среда.
Глава 3
В 7.30 утра десятки тысяч людей в Большом Детройте трудились уже не один час, тогда как другие — либо по прихоти, либо в силу характера их работы — еще спали.
Среди тех, кто в это время еще спал, была Эрика Трентон.
Она лежала в широкой французской кровати меж атласных простыней, скользивших по ее упругому молодому телу, и то просыпалась, то снова погружалась в сладкую дремоту, не собираясь по крайней мере еще часок-другой вставать.
Ей снилось, что рядом с ней лежит мужчина — не какой-то определенный, а смутно вырисовывающаяся фигура, — и он ласкает ее, тогда как собственный муж не прикасался к ней уже недели три, а то и месяц.
Мягко покачиваясь на волнах сна между дремой и бдением, Эрика все же сознавала, что не всегда ей удавалось так долго спать. На Багамских островах, где она родилась и жила до того, как пять лет назад вышла замуж за Адама, она часто вставала до зари и помогала отцу столкнуть в воду шлюпку, а потом следила за мотором, в то время как отец ловил рыбу на блесну и солнце вставало. Отец любил свежую рыбу на завтрак, и Эрика в последние годы жизни дома жарила ее, когда они возвращались с уловом.
Следуя уже сложившейся привычке, она и в Детройте сначала поднималась одновременно с Адамом и готовила завтрак, который они вместе ели; он ел всегда жадно и громко нахваливал Эрику, обладавшую природным даром вкусно готовить даже простейшие блюда. Эрика сама пожелала, чтобы у них не было живущей служанки, и была вечно занята, тем более что сыновья Адама, двойняшки Грег и Кэрк, учившиеся неподалеку в подготовительной школе, на конец недели и на каникулы обычно приезжали домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24