Я лежал
ничком, теперь я с большим трудом поднимаюсь на колени. Все чле-
ны мои затекли и плохо сгибаются. Я оглядываюсь и вижу себя в
своей комнате, стоящего на коленях посреди пола. Сознание и па-
мять медленно возвращаются ко мне. Я еще раз оглядываю комнату и
вижу,что на кресле у окна будто сидит кто-то. В комнате не очень
светло, потому что сейчас, должно быть белая ночь. Я пристально
оглядываюсь. Господи! Неужели эта старуха все еще сидит в моем
кресле? Я вытягиваю шею и смотрю. Да, конечно, это сидит старуха
и голову опустила на грудь. Должно быть она уснула.
Я поднимаюсь и прихрамывая подхожу к ней. Голова старухи опу-
щена на грудь, руки висят по бокам кресла. Мне хочется схватить
эту старуху и вытолкать ее за дверь.
- Послушайте, - говорю я, - вы находитесь в моей комнате. Мне
надо работать. Я прошу вас уйти.
Старуха не движется. Я нагибаюсь и заглядываю старухе в лицо.
Рот у нее приоткрыт и изо рта торчит соскочившая вставная че-
юсть. И вдруг мне делается все ясно: старуха умерла.
Меня охватывает странное чувство досады. Зачем она умерла в
моей комнате? Я терпеть не могу покойников. А теперь возись с
этой падалью, иди разговаривай с дворником и управдомом, объяс-
няй им, почему эта старуха оказалась у меня.
Я с ненавистью посмотрел на старуху. А может быть, она и не
умерла? Я щупаю ее лоб. Лоб холодный. Рука тоже. Ну что мне
делать?
Я закуриваю трубку и сажусь на кушетку. Безумная злость под-
нимается во мне.
- Вот сволочь! - говорю я вслух.
Мертвая старуха как мешок сидит в моем кресле. Зубы торчат у
нее изо рта. Она похожа на мертвую лошадь.
- Противная картина,- говорю я, но закрыть старуху газетой не
могу, потому что мало ли что может случиться под газетой.
За стеной слышно движение; это встает мой сосед паровозный
машинист. Еще того не хватало, чтобы он пронюхал, что у меня в
комнате сидит мертвая старуха! Я прислушиваюсь к шагам соседа.
Чего он медлит? Уже половина шестого! Ему давно пора уходить.
Боже мой! Он собирается пить чай! Я слышу, как за стенкой шумит
примус. Ах, поскорей ушел бы этот проклятый машинист!
Я забираюсь на кушетку с ногами и лежу. Проходит восемь ми-
нут, но чай у соседа еще не готов, и примус шумит. Я закрываю
глаза и дремлю.
Мне снится, что сосед ушел, и я вместе с ним выхожу на лест-
ницу и захлопываю за собой дверь с французским замком. Ключа у
меня нет, и я не могу попасть обратно в квартиру. Надо звонить и
будить остальных жильцов, а это уж совсем плохо. Я стою на пло-
щадке лестницы и думаю, что мне делать и вдруг вижу, что у меня
нет рук. Я наклоняю голову, чтобы лучше рассмотреть, есть ли у
меня руки, и вижу, что с одной стороны у меня вместо руки торчит
столовый ножик, а с другой стороны - вилка.
Вот,- говорю я Сакердону Михайловичу, который сидит почему-то
тут же, на складном стуле. - Вот видите, - говорю я ему, - какие
у меня руки?
А Сакердон Михайлович сидит молча, и я вижу, что это не нас-
тоящий Сакердон Михайлович, а глиняный.
Тут я просыпаюсь и сразу же понимаю, что лежу у себя в комна-
те на кушетке, а у окна, в кресле, сидит мертвая старуха.
- Благодарю вас, - сказал я. - Это очень мило с вашей сторо-
ны, но, право, я мог бы и сам.
- Нет, нет, - сказала дамочка, - ступайте на улицу. Что вы
собираетесь купить?
- Видите ли, - сказал я, - я собирался купить полкило черного
хлеба, но только формового, того, который дешевле. Я его больше
люблю.
- Ну, вот и хорошо, - сказала дамочка. - А теперь идите. Я
куплю, а потом рассчитаемся.
И она даже слегка подтолкнула меня под локоть.
Я вышел из булочной и встал у самой двери. Весеннее солнце
светит мне прямо в лицо. Я закуриваю трубку. Какая милая дамоч-
ка! Это теперь так редко. Я стою, жмурюсь от солнца, курю трубку
и думаю о милой дамочке. Ведь у нее светлые карие глазки. Просто
прелесть какая она хорошенькая!
- Вы курите трубку? - слышу я голос рядом с собой. Милая да-
мочка протягивает мне хлеб.
- О! Бесконечно вам благодарен, - говорю я, беря хлеб.
- А вы курите трубку! Это мне страшно нравится, - говорит ми-
лая дамочка.
И между нами происходит следующий разговор:
Она: Вы, значит, сами ходите за хлебом?
Я: Не только за хлебом; я себе все сам покупаю.
Она: А где же вы обедаете?
Я: Обыкновенно сам варю себе обед. А иногда ем в пивной.
Она: Вы любите пиво?
Я: Нет, я больше люблю водку.
Она: Я тоже люблю водку.
Я: Вы любите водку? Как это хорошо! Я хотел когда-нибудь с
вами вместе выпить.
Она: И я тоже хотела бы выпить с вами водки.
Я: Простите, можно вас спросить об одной вещи?
Она: (Сильно покраснев.) Конечно, спрашивайте.
Я: Хорошо, я спрошу вас. Вы верите в бога?
Она: (Удивленно.) В Бога? Да, конечно.
Я: А что вы скажете, если нам сейчас купить водку и пойти ко
мне. Я живу тут рядом.
Она: (Задорно.) Ну что ж, я согласна.
Я: Тогда идемте.
Мы заходим в магазин, и я покупаю поллитра водки. Больше у
меня денег нет, какая-то только мелочь. Мы все время говорим о
разных вещах, и вдруг я вспоминаю, что у меня в комнате, на полу
лежит мертвая старуха. Я оглядываюсь на мою новую знакомую: она
стоит у прилавка и рассматривает банки с вареньем. Я осторожно
пробираюсь к двери и выхожу на улицу. Как раз, против магазина
останавливается трамвай. Я вскакиваю в трамвай, даже не посмот-
рев на его номер. На Михайловской улице я вылезаю и иду к Сакер-
дону Михайловичу. У меня в руках бутылка с водкой, сардельки и
хлеб.
Сакердон Михайлович сам открыл мне двери. Он был в халате,
накинутом на голое тело, в русских сапогах с отрезанными голени-
щами и в меховой с наушниками шапке, но наушники были подняты и
завязаны на макушке бантом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61