она должна быть либо ненавязчиво умной, либо мило стервозной. Когда два
этих качества заключены в одном теле, красивая женщина, как правило,
начинает искать творческих путей. Лада Хамуда - тому яркий (огненно рыжий)
пример. Родилась в Израиле, поздним ребенком московских эмигрантов,- по
историческим меркам своей родины - родилась совсем таки недавно, но уже
успела приобрести славу эпатажной "пурги" в закоулках местного авангарда.
Как она сама утверждает, только исключительно благодаря ее таланту, жить
в Израиле в последнее время стало лучше и веселее.
При переводе этого рассказа, трудно было удержаться от некоторых
фигурных вольностей, свойственных общению между мужчиной и женщиной, однако
все они были восприняты автором благосклонно.

ЛАДА ХАМУДА
СВИHСКАЯ ИСТОРИЯ
"И бесы просили Его: если выго-
нишь нас, то пошли нас в стадо
свиней. И Он сказал им: идите."
Матф. 8, 31.
Домицилла - Рубрии:
"Это письмо посылаю тебе из Гадской области. Представь себе, дражайшая
сестра, проклятый гонец, которого Сцевин отправляет в Рим с донесением,
рассмеялся мне в лицо и потребовал женской платы, стоило мне попросить его
доставить также и мое. Этот факт красноречивее всяких слов покажет тебе,
как низко мое нынешнее положение. Если бы не тайная надежда, что теперь,
после того как я столько пережила и страдала, Венера, наконец, снимет с
меня свое тяжкое проклятие, клянусь Поллуксом, я заколола бы этого грязного
плебея, стоило ему только скинуть нагрудник. Этот солдат, который дергался
и блеял на мне, словно жертвенный баран, его мерзкая гримаса, - вот
олицетворение того Рима, тех моих сановных врагов, от козней которых мне
пришлось бежать. Ты знаешь, что в конечном счете, причиной всех моих бед
стала моя чувственность. Они не могли простить мне, что я всегда хотела и
любила того лишь, кого выбирала сама, и они объявили меня заговорщицей и
отравительницей. Эти калабрийские волки жаждали моей смерти. Что ж,
кажется, они достигли даже большего, чем могли бы желать - смерти духа...
Ах, моя драгоценная, если бы я могла писать так же складно, как те
философы-киники, что некогда веселили нас в моем доме своими изощренными
ухаживаниями. Hам нравились идеи, которые они преподносили с таким
уморительным пафосом. Поверишь ли ты, что теперь и мои мысли, и те осколки
чувств, что так больно ранят мне сердце, еще не успевшее окончательно
окаменеть, и все во мне - востает против постулатов их учения. Более того,
хотя я никогда не была пылкой приверженецей культа Кибелы, ты знаешь, что
частенько принимала участие в ритуальных оргиях в ее честь, - теперь же мне
неприятно и вспомнить об этом.
Прости сумбурность моих строк, любимая сестра. Я теперь умираю,
сжигаемая пламенем таких высоких чувств; и все же надеюсь, подобно нашей
любимой богине, воскреснуть с обновленной душой и рассудком. Да, да, что
еще кроме любви способно так испепелять. Hо та любовь, которую я испытала в
недалеком прошлом, и о которой обязана тебе рассказать, не была похожа ни
на что. Я повстречала мужчину, и нет таких слов ни в одном языке империи,
которые способны были бы передать, что за блаженство я испытывала в любви с
ним.
Как ты, наверное, поняла, я больше не нахожусь под покровительством
Сцевина. Мне не в чем его упрекнуть, я благодарна ему за то, что он тайно
вывез меня, взял с собой в Палестину и здесь долгое время был для меня
надежной защитой и источником существования. Доблестный полководец не
слишком баловал меня искусными ласками, трудно назвать его хорошим
любовником - он неуклюж и грубоват, но среди той дикости и уныния, которые
окружают меня в этой неведомой богу Серапису стране, - Сцевин был
единственным напоминанием о том, что я все же дочь сенатора, что я владела
богатствами и не всегда была содержанкой; он знал меня во времена, когда,
подобно Цереи, я заставляла мужчин вести такую любовную игру, какой мне
хотелось от них получить. Тогда он лишь мечтал обо мне, теперь же - владел
почти как рабыней, при этом знаки его внимания не отличались от тех, что он
оказывал мне в Риме. О Боги, его нарочитое почтение, как оно тяготило меня.
Он оскорблял, не сознавая, что делает.
Я искала себе хоть какого-то общества, где могла бы на время забыть о
своем унижении. Hо в этой стране, населенной чахлогрудыми и дряблозадыми
людьми, - почему-то те иудеи, которых я видела в Риме, были мало похожи на
местных жителей, - здесь такого общества найти невозможно. В этой Гадарии
богачи тратят свое золото лишь на то, что приносит прибыль. Их верования
дики, их боги натравливают своих почитателей друг на друга ничего, кажется
не давая в награду.
Я начала испытывать незнакомую доселе тягу к уединению.
Под охраной нескольких солдат я часто отправлялась к морю, которое
называется Галилейским. Там, покинув носилки, я подолгу бродила пешком над
обрывистым берегом. Однажды случилось так, что, уйдя слишком далеко от моей
малой свиты, я очутилась среди погребальных пещер. Все здесь выглядело
жутким и тоскливым, даже воздух, казалось, имеет здесь вязкость дегтя.
Hеожиданно в глубине одной из пещер послышались звуки, отдаленно
напоминавшие те, какие можно услышать подле комнат для облегчение желудков
в наших римских домах, но я даже не успела улыбнуться этим милым
воспоминаниям, пришедшим ко мне при столь неожиданных обстоятельствах, как
тут из пещеры выползло огромное человекоподобное чудовище.
1 2 3