Ругаться я все-таки мог и проклинал себя на все лады. И не только
себя. Вот уж не думал, что они устроят мне аварию, когда я так хорошо
руковожу группой и решаю на ходу все сложные боевые задачи.
Мне следовало знать, что командиров групп Зим контролирует сам. Он
почти примчался ко мне - наверное, специально, чтобы поговорить со мной с
глазу на глаз. Начал с предположения, что неплохо бы мне заняться мытьем
грязных полов, потому что в виду моей тупости, бездарности и прочих
неизлечимых пороков мне нельзя доверить другую, более тонкую работу - к
примеру, разносить тарелки в столовой. Он кратко охарактеризовал мою
прежнюю жизнь, коснулся будущего и сказал еще несколько слов, о которых мне
не хотелось бы вспоминать. В заключение он ровным голосом произнес:
- Как бы ты себя чувствовал, если бы полковник Дюбуа увидел, что ты
здесь натворил?
После этого сержант Зим покинул место моего приземления. Я проторчал
там без движения еще два часа, напоминая страшное чугунное идолище,
поставленное в степи языческим племенем. Наконец учения закончились. Зим
вернулся, восстановил систему энергоснабжения, и мы на полной скорости
помчались в штаб.
Капитан франкель говорил мало, но весомо.
Потом он помолчал и добавил казенным, лишенным интонаций голосом:
- Если считаешь, что не виноват, можешь потребовать трибунала. Так
что?
Я сглотнул и пробормотал:
- Нет, сэр.
До этой минуты я все еще не понимал, в какой оборот умудрился попасть.
Было видно, что капитан слегка расслабился.
- Что ж, тогда посмотрим, что скажет командир полка. Сержант, отведите
заключенного.
Быстрым шагом мы отправились к штабу полка, и я впервые встретился с
нашим командиром полка лицом к лицу. Сначала был уверен, что он подробно
рассмотрит дело, но, припомнив, как Тэд сам втянул себя в судебную
мясорубку, решил молчать.
Майор Мэллоу в общей сложности сказал мне ровно пять слов. Выслушав
сержанта Зима, он произнес первые три:
- Все это правда?
Я сказал:
- Да, сэр. - И этим моя роль завершилась.
Тогда майор Мэллоу повернулся к капитану Франкелю:
- Есть ли хоть один шанс, что из этого человека что-нибудь получится?
- Мне кажется, да, - ответил капитан Франкель.
- Тогда мы ограничимся административным наказанием. - Тут майор Мэллоу
повернулся ко мне и произнес оставшиеся два слова: - Пять ударов.
Все происходило так быстро, что я не успел очухаться. Доктор дал
заключение, что сердце у меня работает нормально, потом сержант и охрана
надели на меня специальную рубашку, снять которую можно, не расстегивая
пуговиц. Полк как раз приготовился к смотру, прозвучал сигнал. Казалось,
все это происходит не со мной, все нереально... Это, как я узнал позже,
первый признак сильного испуга или нервного потрясения. Галлюцинация,
ночной кошмар.
Зим вошел в палатку охраны сразу после сигнала. Он взглянул на
начальника охраны, и тот исчез. Зим шагнул ко мне и сунул что-то в мою
руку.
- Возьми, - сказал он. - Поможет. Я знаю.
Это была резиновая прокладка, наподобие тех, что мы зажимали в зубах,
когда занимались рукопашным боем. Чтобы не пострадали зубы. Зим вышел. Я
сунул прокладку в рот. Потом на меня надели наручники и вывели из палатки.
Потом читали приказ: "...в учебном бою проявил полную
безответственность, которая в реальных боевых действиях повлекла бы за
собой неминуемую гибель товарищей". Потом сорвали рубашку и, подняв руки,
привязали их к столбу.
И тогда случилась странная вещь: оказалось, что легче переносить,
когда бьют тебя самого, чем смотреть, как секут другого. Я вовсе не хочу
сказать, что это было приятно. Как раз страшно больно. И паузы между
ударами не менее мучительны, чем сами удары. Но прокладка действительно
помогла, и мой единственный стон после третьего удара никто не услышал.
И еще одна странность: никто никогда не напоминал мне о том, что
случилось. Как я ни приглядывался, но Зим и другие инструкторы обращались
со мной точно так же, как всегда. Доктор смазал чем-то следы на спине,
сказал, чтобы я возвращался к своим обязанностям - и на этом все было
кончено. Я даже умудрился что-то съесть за ужином в тот вечер и
притворился, что участвую в обычной болтовне за столом.
Оказалось, что административное наказание вовсе не становится черным
пятном в твоей карьере. Запись о нем уничтожается, когда заканчивается
подготовка, и ты начинаешь службу наравне со всеми чистеньким. Но главная
метка остается не в досье.
Ты никогда не сможешь забыть наказания.



8
У нас нет места тем, кто привык
проигрывать. Нам нужны крепкие
ребята, которые идут, куда им ука-
жут, и всегда побеждают.
Адмирал Джон Ингрэм, 1926 г.
Когда мы сделали все, что могли, на равнине, нас перевели в горный
район Канады для более жестких тренировок. Лагерь имени сержанта Смита
очень походил на лагерь Курье, только был гораздо меньше. Но и Третий полк
теперь поредел: в самом начале нас было более двух тысяч, а теперь осталось
менее четырехсот. Рота Эйч уже имела структуру взвода, а батальон на смотре
выглядел, как рота. Тем не менее мы до сих пор назывались "рота Эйч", а Зим
- командиром роты.
На деле уменьшение состава означало более интенсивную индивидуальную
подготовку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78