Я принес свою тунику обратно на склад и пожаловался
кладовщику-сержанту. Он имел дело с вещами и казался довольно дружелюбным,
поэтому я относился к нему как к штатскому, тем более, что тогда еще не
умел разбираться в многочисленных значках и нашивках, пестревших на груди
многих сержантов. Иначе, наверное, я бы с ним не заговорил. Но тогда
решился:
- Сержант, эта туника слишком велика. Мой командир сказал, что ему
кажется, будто я несу на себе палатку.
Он посмотрел на одежду, но не притронулся к ней.
- Действительно?
- Да. Я бы хотел другую, более подходящую.
Он не шелохнулся.
- Я вижу, тебя нужно образумить, сынок. В армии существуют только два
размера - слишком большой и слишком маленький.
- Но мой командир...
- Не сомневаюсь.
- Но что же мне делать?
- Ты хочешь совета? Что ж, у меня есть свеженькие - только сегодня
получил. Ммм... вот что сделал бы я. Вот иголка. И я буду настолько щедр,
что дам тебе целую катушку ниток. Ножницы тебе не понадобятся, возьмешь
бритву. Ушьешь в талии, а на плечах оставишь побольше.
Сержант Зим, увидев результат моего портняжного искусства, буркнул:
- Мог бы сделать и получше. Два часа в свободное время.
К следующему смотру мне пришлось делать "получше".
На протяжении шести недель нагрузки росли и становились все
изнурительней. Строевая подготовка и парады смешались с марш-бросками по
пересеченной местности. Постепенно, по мере того как неудачники выбывали,
отправляясь домой или еще куда-нибудь, мы уже могли относительно спокойно
делать по пятьдесят миль за десять часов. А ведь это приличный результат
для хорошей лошади. Отдыхали на ходу, не останавливаясь, а меняя ритм:
медленный шаг, быстрый, рысь. Иногда проходили всю дистанцию сразу,
устраивались на бивуак, ели сухой паек, спали в спальных мешках и на
следующий день отправлялись обратно.
Однажды мы вышли на обычный дневной бросок без пайков и спальных
мешков на плечах. Когда мы не сделали остановки для ланча, я не удивился:
уже давно научился припрятывать за завтраком хлеб и сахар. Однако когда мы
и в полдень продолжали удаляться от лагеря, я начал размышлять. Так или
иначе, но все молчали, твердо усвоив, что глупые вопросы здесь задавать не
принято.
Мы остановились ненадолго перед тем, как стемнело, - три роты, за
несколько недель уже изрядно поредевшие. Был устроен смотр батальона: мы
маршировали без музыки, в тишине. Затем расставили часовых и дали команду
"вольно". Я тут же посмотрел на капрала-инструктора Бронски. Во-первых, с
ним всегда было легче общаться, чем с другими, а во-вторых... во-вторых, я
чувствовал, что несу некоторую ответственность. Дело в том, что к этому
времени я уже стал новобранцемкапралом. Эти детские шевроны ничего не
значили - разве что давали возможность начальству пилить меня и за то, что
делал сам, и за то, что делали мои подопечные. Тем более, что потерять эти
нашивки можно было так же быстро, как и приобрести. Зим старался поскорее
избавиться от тех, кто был постарше, и я получил нарукавную повязку с
шевронами за два дня до того, как командир нашей группы не выдержал
нагрузок и отправился в госпиталь.
Я спросил:
- Капрал Бронски, что все-таки происходит? Когда просигналят к обеду?
Он ухмыльнулся:
- У меня есть пара галет. Могу с тобой поделиться.
- Нет, сэр, спасибо. (У меня у самого было припрятано галет гораздо
больше: я постепенно учился жизни.) Обеда вообще не будет?
- Мне об этом тоже никто ничего не сказал, сынок. Однако кухни в
пределах видимости не наблюдается. Если бы я был на твоем месте, я собрал
бы свою группу и прикинул, что к чему. Может быть, кто из вас сумеет
подшибить камнем зайца.
- Значит, остаемся здесь на всю ночь? Но ведь мы не взяли с собой
скаток?
Его брови буквально взлетели вверх.
- Нет скаток. Но разве нельзя ничего придумать? - Он задумался на
секунду. - Ммм... ты когда-нибудь видел, как ведут себя овцы в снежную
бурю?
- Нет, сэр.
- Попробуй представить. Они жмутся друг к другу и никогда не
замерзают. Глядишь, и у вас получится. Или можно еще ходить, двигаться всю
ночь. Никто тебя не тронет, если не выбираться за посты. Будешь двигаться -
не замерзнешь. Правда, к утру слегка устанешь.
Он снова ухмыльнулся. Я отдал честь и вернулся к своей группе. Мы
стали обсуждать положение и делиться продуктами. В результате мои
собственные запасы сильно оскудели: некоторые из этих идиотов даже не
догадались стянуть что-нибудь за завтраком, а другие съели все, что у них
было, на марше. В итоге на каждого пришлось по несколько сушеных слив, что
на время успокоило наши желудки.
Овечий метод сработал. Мы собрали весь взвод - три группы. Однако я
никому не стал бы рекомендовать такой способ сна. Если находишься снаружи,
один бок у тебя замерзает, и ты лезешь куда-нибудь в гущу, чтобы
отогреться. Но когда лежишь, сжатый другими телами, соседи то и дело
норовят толкнуть локтем, положить на тебя ноги. Всю ночь тела понемногу
перемешиваются по типу броуновского движения, и всю ночь приходится менять
свое положение: ты вроде не бодрствуешь, но и не спишь. Кажется, что ночь
длится сто лет.
Мы были разбужены на рассвете уже ставшим привычным криком:
- Подъем! Быстро!
Призыв к подъему инструкторы убедительно подкрепляли своими жезлами...
Затем, как всегда, занялись гимнастикой. Я чувствовал себя ледяным
изваянием и совершенно не представлял, как смогу при наклоне дотянуться до
носков ботинок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78