Но на деле ночные часы безжа-
лостно расходовались на бесконечные тревоги, службу в патруле, марш-броски
и прочие штуки. Вечером же, в свободное время, часто заставляли по "спешной
необходимости" заниматься какой-нибудь ерундой: чисткой обуви, стиркой, не
говоря уже об уйме других дел, связанных с амуницией, заданиями сержантов и
так далее.
Но все же иногда после ужина можно было написать письмо,
побездельничать, поболтать с друзьями, обсудить с ними бесконечное число
умственных и моральных недостатков сержантов. Самыми задушевными были
разговоры о женщинах (хотя нас всячески старались убедить, и мы, кажется,
уже начинали верить, что таких существ в действительности не существует,
что они - миф, созданный воспламененным воображением. Один паренек, правда,
пытался утверждать, что видел девушку у здания штаба, но был немедленно
обвинен в хвастовстве и лжесвидетельстве).
Еще можно было поиграть в карты. Однако я оказался слишком азартен для
этого дела, был несколько раз тяжело за это наказан, а потому бросил играть
и с тех пор ни разу не прикасался к картам.
А уж если мы действительно имели в своем распоряжении минут двадцать,
то можно было поспать. Это был наилучший выбор: доспать нам не давали
никогда.
Из моего рассказа может сложиться впечатление, что лагерные порядки
были суровее, чем необходимо. Это не совсем так. Все в лагере было
направлено на то, чтобы сделать нашу жизнь насколько возможно тяжелой. И
делалось это сознательно. У каждого из нас складывалось твердое убеждение,
что в лагере тон всему задают явно посредственные люди, садисты, получающие
удовольствие от возможности властвовать над нами.
Но это было не так. Все было слишком тщательно спланировано и
рассчитано слишком умно, чтобы допустить жестокость только ради самой
жестокости, Все было организовано, как в операционной палате, и
осуществлялось такими же безжалостными средствами, какие использует хирург.
Я мог бы, конечно, сказать, что некоторым инструкторам лагерные порядки
нравились, но было ли это так на сто процентов, утверждать не берусь. По
крайней мере, теперь я знаю, что при подборе инструкторов офицеры-психологи
стараются избежать малейшей ошибки. Подбирались прежде всего профессионалы,
способные создать жесткую испытательную атмосферу для новобранцев. Садист,
как правило, слишком туп и эмоционально несвободен в подобной ситуации.
Поэтому от подобных забав он быстро бы устал, отвалился и в конечном счете
не смог бы эффективно вести подготовку.
И все-таки стервецы среди них водились. Хотя надо признать, что и
среди хирургов (и не самых плохих) есть такие, которым доставляет
удовольствие резать и пускать кровь.
А это и была хирургия. Ее непосредственная цель - прежде всего отсев
тех новобранцев, которые слишком изнеженны, слишком инфантильны для
Мобильной Пехоты.
Вся наша компания за шесть недель сократилась до размеров взвода.
Некоторые выбывали спокойно, им предоставлялся выбор мест в небоевых
службах - по предпочтению. Других увольняли с жестокими резолюциями:
"уволен за плохое поведение", "неудовлетворительная подготовка", "плохое
здоровье"... Некоторые не выдерживали и уходили сами, громко проклиная все
на свете, навсегда расставаясь с мечтой о получении привилегий. Многие,
особенно люди в возрасте, как ни старались, не могли выдержать физических
нагрузок. Помню одного - забавного старикашку по фамилии Карузерс (ста-
рикашкой он казался нам, на самом деле ему было тридцать пять). Его уносили
на носилках, а он все орал, что это несправедливо и что он скоро
обязательно вернется.
Нам всем тогда стало грустно, потому что мы любили Карузерса и потому
что он действительно старался. Когда его уносили, мы все отворачивались, не
надеясь снова с ним увидеться. Я встретил его много лет спустя. Он
отказался увольняться и в конце концов стал третьим поваром на одном из
военных транспортов. Он сразу вспомнил меня и захотел поболтать о старых
временах: его прямо-таки распирало от гордости (точно так же пыжился мой
отец со своим гарвардским акцентом), что он готовился когда-то в лагере
Курье. В разговоре Карузерс утверждал, что устроился даже лучше, чем
простой пехотинец. Что ж, может быть, для него это было действительно так.
Однако, кроме отсева психологически и физически непригодных и экономии
правительственных затрат на тех, кто никогда их не окупит, была еще одна,
прямая и главная, цель - достижение полной уверенности в том, что тот, кто
сядет в боевую капсулу, будет подготовлен, дисциплинирован, а также
абсолютно, насколько может быть человек, надежен. Если человек пойдет в бой
неподготовленным, то это будет непорядочно по отношению к Федерации, по
отношению к братьям по оружию, но хуже всего - по отношению к нему самому.
Но были ли все-таки порядки в лагере более жестокими, чем требовала
необходимость?
Могу сказать насчет этого только следующее: каждый раз, когда я
готовлюсь к боевому выбросу, я хочу, чтобы по обе стороны от меня в бой шли
выпускники лагеря Курье или такого же лагеря в Сибири. Иначе я просто не
стану входить в капсулу. Но в то время, пока я еще проходил подготовку,
во мне крепло убеждение, что наши наставники от нечего делать часто
занимаются ерундой, используя новобранцев как подопытный материал. Вот
маленький пример. Через неделю после прибытия в лагерь нам выдали какие-то
нелепые накидки для вечернего смотра (спецодежда и форма достались нам
значительно позже).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78