Побудешь один в необычной обстановке.
Иногда это очень полезно. Тем более, когда ты по-настоящему включишься в
нашу работу, тебе будет трудно выкроить даже несколько дней, чтобы слетать
на Луну.
Он взял газету.
- И не надо меня благодарить. Можешь заняться своими делами - мне надо
еще немного поработать.
Я вышел из комнаты. Отец считал, что все уже уладил... да и я как-то
успокоился: мне тоже казалось, что все решено. Марс! И меня никто не будет
опекать, буду делать что захочу! Но я не сказал о поездке Карлу. У меня
было противное чувство: вдруг он решит, будто меня просто купили. Что ж,
может, так оно и было. Карлу я просто сказал, что отец смотрит на службу в
армии не так, как я.
- Еще бы, - ответил он. - Мой тоже. Но это моя судьба.
Я все раздумывал, пока шли последние занятия по истории и нравственной
философии. Эти предметы отличались от других тем, что каждый обязан был
принимать участие в занятиях, но экзаменов не было. И мистер Дюбуа, похоже,
не особенно заботился о том, чтобы мы отчитывались о своих знаниях. Иногда
он, правда, тыкал пальцем левой руки (он никогда не утруждал себя
запоминанием имен) и задавал короткий вопрос. Но если не получал ответа,
это ничего не меняло.
На самом последнем уроке, правда, мне показалось, он все-таки решил
исподволь узнать, что же мы усвоили. Одна из девчонок вдруг с вызовом
заявила:
- А моя мама говорит, что насилие никогда не может ничего создать.
- Да? - Дюбуа холодно посмотрел на нее. - А я уверен, что отцы
известного тебе города Карфагена были бы очень удивлены, узнав об этом.
Почему к ним не обратилась твоя мать? Или ты сама?
Они цепляли друг друга уже давно: девчонка не считала нужным лебезить
или опасаться Дюбуа, ведь экзаменов по его курсу не было. Она и сейчас не
скрывала раздражения:
- Все пытаетесь посмеяться надо мной! Всем известно, что Карфаген был
разрушен!
- Мне казалось, что ты этого не знаешь, - сказал Дюбуа без всякого
намека на улыбку. - Но раз ты в курсе дела, может, тогда ответишь: что
иное, как не насилие, навсегда определило их судьбу? И вообще я не
собирался смеяться лично над тобой. Я против своей воли начинаю презирать
беззастенчиво глупые идеи и принципы - тут уж ничего не могу поделать.
Всякому, кто исповедует исторически не обоснованную и аморальную концепцию
насчет того, что "насилие не в состоянии ничего создать", я посоветовал бы
подискутировать с духами Наполеона Бонапарта и герцога Веллингтона.
Насилие, откровенная сила, в истории человечества решило гораздо больше
вопросов, чем какой-либо другой фактор, и противоположное мнение не имеет
права даже называться концепцией. Глупцы, забывающие эту главную правду в
истории человечества, всегда платят или, во всяком случае, платили за это
недомыслие своей жизнью и свободой... Еще один год, еще один класс отучился
- и еще одно поражение. В ребенка еще можно заложить какие-то знания, но
научить думать взрослого человека, видимо, невозможно.
Вдруг он ткнул пальцем в меня:
- Ты. Какая разница в области морали, если она вообще есть, лежит
между воином и гражданским человеком?
- Разница, - сказал я, лихорадочно соображая, - разница в сфере
гражданских обязанностей, гражданского долга. Воин, солдат, принимает
личную ответственность за безопасность того политического объединения,
членом которого состоит и ради защиты которого он при необходимости должен
пожертвовать своей жизнью. Гражданский человек этого делать не обязан.
- Почти слово в слово по учебнику, - сказал Дюбуа, как всегда
пренебрежительно. - Но ты хоть понимаешь, что сейчас сказал? Ты веришь в
это?
- ...Я не знаю. сэр...
- Конечно, не знаешь! Я вообще сомневаюсь, что кто-либо из вас
способен вспомнить о своем "гражданском долге" даже в самых экстремальных
обстоятельствах.
Он посмотрел на часы:
- Ну вот наконец и все. Последнее "прости". Кто знает, может быть, мы
с кем-нибудь еще увидимся в менее удручающей обстановке. Свободны.
Через три дня нам вручили дипломы об окончании школы, еще через три мы
отпраздновали мой день рождения, а через неделю - Карла. И все это время я
так не и смог ему признаться, что передумал Идти в армию. Я был абсолютно
уверен, что он и так все понимает, и мы этого вопроса просто не касались -
наверное, оба чувствовали какую-то неловкость. А через день после его дня
рождения я отправился провожать Карла к пункту вербовки. По пути к
Федеральному Центру мы столкнулись с Карменситой Ибаннес, нашей
одноклассницей, заставлявшей любого испытывать удовольствие от того факта,
что он принадлежит к расе, разделенной на два пола. Кармен не была моей
девчонкой. Она вообще была ничьей: никогда не назначала два свидания подряд
одному и тому же парню и ко всем нам относилась одинаково приветливо. Мне
иногда казалось, что она не видит между нами разницы. Но знаком я с ней был
довольно близко, поскольку она часто пользовалась нашим бассейном - он был
точно таких размеров, какие установлены для соревнований на олимпиадах. Она
приходила то с одним приятелем, то с другим, иногда одна, чему радовалась
моя мама. Мама считала, что Кармен должна оказывать на меня хорошее
влияние. Что ж, возможно, мама была права.
Она заметила нас, подождала, пока мы ее догоним, и улыбнулась:
- Привет, ребята!
- Хэлло, Очи Черные, - сказал я, - каким ветром?
- А ты не догадываешься? Сегодня мой день рождения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78