Ничего себе имечко, правда? Зови уж лучше меня «Крошкой».
– Профессор Рейсфелд... А что он читает?
– Как, ты не знаешь? Совсем ничего не знаешь? Он же нобелевский лауреат!
– Ты уж извини, Крошка, я ведь провинциал.
– Оно и видно. Мой папа не читает ничего. Он думает. И умеет это делать лучше всех... кроме, возможно, меня. Он – обобщает. Все ведь специализируются по узким направлениям, а он сводит отдельные части в единое целое.
Так-то оно может и так, но слышать я о нем не слышал. Звучит, что и говорить, здорово... Только башка нужна экстраординарная. Я ведь давно уже понял, что новую информацию успевают печатать быстрее, чем мы изучаем старую.
Трехголовый он, что ли, этот профессор?
– Подожди, вот познакомишься с ним, – добавила она, глядя на часы. – Слушай, Кип, пора нам снова упереться как следует. Через несколько минут посадка, а ему до пассажиров дела нет.
Итак, мы снова забились на старое место и уперлись друг в друга. Немного погодя корабль тряхнуло, и пол накренился. Слабый толчок, все успокоилось, а я вдруг почувствовал себя необыкновенно легким. Крошка поднялась на ноги.
– Итак, мы на Луне.

Глава 5

Мальчишкой я частенько играл с ребятами в первую высадку на Луне. Потом, когда пора романтики прошла, я начал обдумывать практические способы добраться до Луны. Но мне в голову никогда не приходило, что когда-то я попаду сюда, запертый в карцер, как мышь в коробку, откуда ей ничего не видно.
Единственным доказательством того, что я и вправду на Луне, был мой вес. Высокую силу тяжести можно имитировать где угодно при помощи центрифуг. Другое дело – низкая. В земных условиях можно добиться ослабления ее лишь на несколько секунд – во время затяжного прыжка с парашютом, или когда самолет ныряет в воздушной яме.
А если ослабление силы тяжести чувствуется постоянно, вывод один – вы не на Земле.
На Луне я должен весить немногим более двадцати пяти фунтов. Примерно таким я себя и чувствовал – вполне способным пройти по газону, не примяв травы.
Я пришел в такой восторг, что забыл и его , я трудное положение, в котором мы очутились; носился кубарем по всей каюте, наслаждаясь волшебством полета, отлетая от стенок и изрядно стукаясь при этом головой в потолок, а потом медленно, медленно, медленно опускаясь на пол. Крошка, присев на корточки, пожала плечами и улыбнулась краешком губ рассчитанно снисходительной улыбкой. «Старый Лунный волк» – со стажем, большим, чем у меня, на целых две недели.
У слабой силы тяжести есть свои отрицательные стороны. Между ногами и поверхностью нет никакой силы сцепления. Мышцам и рефлексам приходилось усваивать то, что я давно уже усвоил разумом: уменьшение веса отнюдь не связано с уменьшением массы и инерции. Чтобы изменить направление даже при ходьбе, надо всем телом наваливаться в нужную сторону, но и при этом, если нет силы сцепления (а где ее взять ногам в носках на гладком полу?), ноги вылетят из-под вас сами.
Падение при одной шестой силы тяжести боли не причинило, но Крошка хихикнула. Я сел и сказал:
– Смейся, смейся, гений. Что же тебе не посмеяться, в теннисных-то туфлях.
– Извини, пожалуйста. Но ты так смешно висел и хватался за воздух – прямо как замедленная киносъемка.
– Не сомневаюсь, что смешно.
– Я уже извинилась. Слушай, можешь надеть мои туфли.
Взглянув на ее ноги, а потом на мои, я только усмехнулся.
– Вот спасибо!
– Ну, можешь задники отрезать, или еще что придумать. Меня это не смутит. Меня вообще ничто и никогда не смущает. Кстати, где твои туфли?
– Где-то в четверти миллиона миль отсюда, если, конечно, мы не сошли не на той остановке.
– Вот как. Что ж, здесь они тебе вряд ли понадобятся.
– Угу. – Я пожевал губу. – Крошка, что делать-то будем?
– С кем?
– С ним .
– Ничего. Что мы можем-то?
– Так что будем делать?
– Спать.
– Что?
– Спать. Все равно мы сейчас абсолютно беспомощны. Наша основная задача сейчас – выжить, а главный закон выживания – никогда не беспокоиться о невозможном и сосредоточиться на достижении возможного. Я голодна, хочу пить, и очень-очень устала... Сон – единственное, что мне доступно. И если ты соизволишь замолчать, я усну.
– Я вполне способен понять намек. Нечего рычать.
– Извини. Но когда я устаю, я становлюсь ужасной грубиянкой, и папа всегда говорит, что я особенно невыносима перед завтраком.
Она свернулась в клубочек и сунула свою затасканную тряпичную куклу под подбородок.
– Спок ночи. Кип.
– Спокойной ночи, Крошка.
Тут мне пришла одна мысль, я открыл было рот, чтобы заговорить... и увидел, что она уже уснула. Дышала она ровно, лицо ее разгладилось, она больше не выглядела уверенной в себе, постоянно настороженной всезнайкой. По-детски оттопыренная губа делала ее похожей на неумытого херувимчика. По грязи на лице пролегали полоски – явные следы слез, хотя я ни разу не видел ее плачущей.
Кип, сказал я себе, вечно ты влипаешь в истории. Это ведь куда сложнее, чем подобрать брошенного котенка.
Но я должен заботиться о ней... Или погибнуть, пытаясь это делать.
Что ж, может, так оно и будет. Может, и погибну. Я и о себе самом-то толком никогда позаботиться не мог. Я зевнул. Потом зевнул еще раз. Похоже, что эта фитюлька сообразительней меня, в жизни я так не уставал, отродясь мне не было так голодно и плохо. Я решил было начать барабанить кулаками по дверной панели, чтобы заставить прийти сюда либо толстяка, либо тощего, но потом подумал, что разбужу Крошку и уж точно обозлю его .
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80