Понимаешь, у нас ведь действительно все другое. Численность населения поддерживается на одном и том же уровне, почти никаких пособий и все такое прочее. Поэтому и чужих мы не принимаем. Чужих обычно надо кормить, потому что они не хотят работать. А у нас так не принято, у нас все работают. Не будешь работать — подохнешь с голоду.
— Тогда женись на мне.
Леон хрюкнул и потянулся за бутылкой, старясь не смотреть на девушку.
— Я из богатой семьи, — сказал он. — Зачем мне твои деньги?
— А у меня их и так нет. Ладно, замяли… не думала, что ты так испугаешься. Просто мне порядком надоела Европа, вот я и езжу время от времени в Штаты. Здесь то же самое дерьмо, но как-то веселее, что ли. Все равно, конечно… безысходность, кругом эта дерьмовая безысходность.
Леон поднял удивленные глаза. В эти мгновения Жасмин показалась ему такой усталой, словно ей пришлось проделать какой-то долгий, непереносимо тяжелый путь. «Может быть, — подумал Леон, — так оно и было — что я о ней знаю?»
— Черт его знает. — Он поднял рюмку. — Я об этом не задумываюсь. У меня служба…
— И ты прям-таки всем доволен? — спросила Жасмин, выпив.
— Какие странные вопросы ты задаешь! Откуда ты взялась, такая умная? Доволен—недоволен… Я много чем недоволен. Но там, в пустоте, об этом не принято рассуждать. Туда попадают только те, кто мечтал об этом всю жизнь. А когда сбываются мечты, человек обязан делать вид, что он счастлив, иначе его просто неправильно поймут. Вот, в сущности, и вся философия.
— Еще в университете я стала думать, что вся наша философия — нет, я не говорю о конкретно твоей или моей, — вся философия человечества в последние годы устремлена прямиком в тупик…
Леон закурил сигарету.
— Америка меня пугает, — сообщил он, — то полицейские пристают, то — на тебе! — красавицы с философским настроением… Пора домой. Что ты хочешь всем этим сказать? Ты можешь что-то изменить? Ты можешь родить какие-то новые идеи, концепции?
— О каких концепциях мы можем говорить, когда нам все уже навязано извне? Когда за нас решают, что и как мы должны делать!
— А-аа, — застонал Леон. — Плавали, знаем. Ты, наверное, наслушалась высокоумных профессоров, помешанных на неприятии Кодекса Хрембера? В Европе это ужасно модно, особенно в последнее время. Да кто тебе это сказал? Кто сказал, что за нас кто-то что-то решает? Кодекс — это просто свод законов. И законов, кстати, мудрых, проверенных временем. Или я не прав?
— Конечно, не прав. Если нам что-то запрещают…
— Все… — Леон умоляюще поднял руку. — Хватит. Давай лучше выпьем. У меня, правда, завтра продолжение балета, но мне уже как-то наплевать.
— Какого балета? — изумилась Жасмин.
— Такого… красивого. Эти умники из НАСА ищут стрелочника, а никого, кроме меня, у них под рукой не наблюдается. В результате на меня хотят повесить всех собак. Я, понимаешь ли, виноват в том, что остался жив! Вот ведь незадача.
— Я могу спросить, что у вас там случилось?
— Спросить можешь. Только вряд ли получишь ответ. Не обижайся, ну, ты же должна понимать. Пока не закончится это идиотское расследование причин инцидента, я не имею права говорить. Я принимал присягу…
Бутылка быстро подошла к концу. Леон рассказывал девушке о Киеве, о своей службе, о пожаре на орбите Венеры и совершенно не заметил, как дело перевалило за полночь. Глянув на часы, он оторопел и замер на полуслове.
— Наверное, мне пора, — промямлил он.
— Тогда идем, — легко согласилась Жасмин.
Она решительно пресекла его попытки расплатиться по счету, и Леон поспешил в гардеробную. Ему было стыдно и ужасно неуютно. В его жизни было не очень-то много Женщин, а тем более — таких, с которыми не нужно играть в дурацкие игры.
— Ну что, поедем ко мне? — улыбнулась Жасмин, когда они вышли на засыпанную снегом улицу.
Леон тяжело вздохнул.
— Мне нужно быть в посольстве. Пойми меня правильно, я…
Он хотел сказать «я очень хочу поехать к тебе, может быть, я хочу вообще не расставаться с тобой, может быть…», но споткнулся и опустил беспомощные глаза.
Жасмин потрепала его по плечу.
— Не надо ловить мне такси. Возьми вот это — мне кажется, мы еще встретимся.
Леон машинально засунул в карман какую-то карточку, неуклюже поцеловал девушку в щеку и остался стоять, глядя, как Жасмин быстро удаляется в сторону Бродвея.
Глава 4
— Заседание окончено. Благодарю вас, леди и джентльмены.
Сенатор Монтгомери Уорд бросил на Леона задумчивый взгляд, поправил галстук-бабочку и заковылял к выходу. Навстречу ему в зал быстро вошел Алексей Макрицкий, облаченный в неприлично дорогой московский костюм и до такой степени увешанный драгоценностями, что широкозадая общественная комиссарша едва не споткнулась от ненависти. Дед брезгливо отодвинул ее со своего пути и подошел к Леону и Савчуку.
— Вот что, — начал он, поправляя хрустящую манжету сорочки, — мы кое с кем переговорили…
— Кажется, я уже догадался, — вставил Леон.
— Погоди… Суть, в общем, такова: завтра ты подписываешь протокол, в котором не будешь особо нажимать на Стэнфорда и Джессепа, — и все. Дело спускают на тормозах, пресса пишет об ужасном несчастном случае. Скорее всего они придумают тебе какую-нибудь аварию. Ясно?
— В Киеве знают? — ошарашенно спросил Савчук.
— Разумеется. Их это вполне устраивает, потому что скандал никому не нужен. А сейчас… — дед помедлил, раздраженно дернул себя за ус и внимательно посмотрел на Леона, — с тобой хотят поговорить какие-то типы из НАСА. Я опередил их. Главное, чтобы ты знал: мы все решили. Теперь тебе остается только подписать бумажку, и все.
«Старый мошенник прижал американскую демократию, — довольно подумат Леон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17