Скоро показалась Блая – знакомые очертания красных стен с башнями – и тупыми, с ровной площадкой для обзора, и островерхими; а дальше – лес тонких мачт и сверкающее зеркало залива Жиронда. Нет лучше Блаи места на земле! Даже дышать полегче стало, словно тот незримый злой гном, что чугунной тушей сидел на груди у Жерара, – и тот приподнялся, дабы получше разглядеть чудесный город, окутанный светом, точно облаком.
Ну как тут оставаться лежащим в телеге? Немыслимое это дело, чтобы сеньор, пусть даже потерпевший поражение, вступал в свои владения таким позорным и недопустимым образом. И потому велел Жерар остановиться.
Расторопный Амелен (у самого рука перевязана тряпкой и через весь лоб – гигантская ссадина) склонился над телегой – разобрал приказ: князя с телеги поднять, облачить в плащ поверх кровавой рубахи, дабы скрыть многочисленные повреждения, причиненные как плоти его, так и одежде, и, усадив на Беллена, тайно поддерживать с обеих сторон. Таким-то способом, скрывая одолевшую князя печаль, следует пройти через город до самой цитадели.
Подданные Жерара ничего еще не знали о постигшей его неудаче, а поскольку ехал князь медленно, торжественным шагом, тесно окруженный рыцарями, и глядел по обыкновению свирепым и неподвижным взором, то и встречали его радостными кликами.
Только в цитадели, оставшись наедине со своими людьми, Жерар испустил ужасный вопль, исторгшийся из самой его утробы, бело закатил глаза и кулем повалился наземь.
Поднялась обычная в таких случаях суета: князя унесли в покои и уложили на жестком сундуке; домну Филиппу, вот-вот ожидавшую появления на свет потомства, до израненного мужа никак не допустили, говоря, что это будет вредно для ребеночка. Послали за капелланом в замковую часовню и за клириками в Сен-Роман. Кроме того Амелен на всякий случай отправился в город приискать там толкового лекаря, поскольку пользовавший обыкновенно князя, его супругу и приближенных только и горазд был, что отворять кровь и рассуждать о свойствах, цвете и прозрачности мочи, чем немало развлекал Жерара и утешал домну Филиппу. Однако доверять ему в делах более серьезных Амелен был не склонен.
И вот неподалеку от гавани Амелену указали одного человека, учености, по слухам, почти диавольской. Звали его Нивардом; прозвание от людей он имел «Басурман», ибо несколько лет провел в Святой Земле, где изучал медицинские науки, не брезгуя при этом никакими учителями. То и дело Нивард Басурман призываем бывал на церковный суд, где прилюдно подтверждал свою верность Господу нашему Иисусу Христу и святой католической церкви, давал присягу в том, что ни сном ни духом не предавал себя врагу рода человеческого и разъяснял различные случаи исцеления им безнадежно больных. Неоднократно преследуемый за свои медицинские опыты, он переменил уже с десяток городов (как утверждали знающие люди), и совсем недавно прибыл в Блаю из Бордо; однако на него уже донесли, будто он, словно в насмешку над деянием Сына Человеческого, воскресил умершую дочь одного виноторговца с помощью колб, перегонного куба, нескольких порошков и магического ланцета, так что может статься, что скоро Ниварду придется давать Церкви новое объяснение.
– Такой-то человек мне и надобен! – воскликнул Амелен и, поблагодарив знающих людей, тотчас отправился по указанному адресу.
Нивард Басурман оказался щуплым, неказистым человечком с сереньким личиком, похожим на мышиную мордочку, и елейной улыбочкой. С виду он точь-в-точь напоминал ханжу, ежедневно высылаемого из монастыря для сбора милостыни среди жестоковыйного плебса. Лекарь был облачен в длинное бесформенное одеяние из грубой эсклавины; он был бос; маленькие руки с тонкими пальцами были красны и слегка шелушились.
Все увиденное настолько поразило Амелена, что тот не нашел ничего лучше, как ткнуть лекаря в кисть руки и спросить грубым тоном:
– Что это у тебя, а?
– Возьму на себя дерзновение пожелать тебе хорошего дня, если будет на то воля Божья, господин, – с поклоном произнес Нивард. – Господь в своем бескрайнем милосердии ниспослал мне сие испытание, наградив мои руки болезненным шелушением и неприятною на вид краснотою; однако причина, вызвавшая сии изменения, – вовсе не болезнь, опасная для других, но одно лишь попечение Божье и непрестанное соприкосновение с различными лекарствами.
Амелен плюнул и сказал:
– Ну вот что. Ты мне нужен. Князь Блаи серьезно ранен.
Диковинный лекарь воззрился на Амелена с совершенно искренним ужасом.
– Неужели Господь допустил столь огромное несчастье? – завопил он. – Надобно, однако, искать утешение в той мысли, что и беды посылаются для нашей же пользы, дабы посетили нас за время болезни несвойственные нам в обычном состоянии раздумья…
Вереща, воздевая руки к небу, хватаясь за голову и приседая, ханжа носился по своей маленькой комнатке и быстро-быстро хватал с полок и из сундучка, срывал со стен и с оконца различные свертки, баночки, мешочки, коробочки, какие-то звякающие предметы, завернутые в полотно, и прочий хлам. Наконец он побросал все это в нищенскую торбу и устремился к выходу, исступленно крича, чтобы его немедленно доставили к святому страдальцу.
Жерар и вправду был очень плох. Двое клириков из Сен-Романа читали над ним псалмы. Капеллан тихо уговаривал князя исповедаться. В ответ князь только слабо шевелил пальцами, показывая, что не может говорить.
Соседний покой оглашался пронзительными криками домны Филиппы, которой приспело время рожать, и мимо Жерара то и дело, шурша, пробегали служанки с какими-то тазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15