Года не проходит без того, чтобы кто-нибудь не явился упрашивать короля отдать ему эту землю под посевы, но король неизменно отказывает.
Это благословенные места. Точно ласковая женщина, они благодарно льнут к человеческой руке, и малейшая забота о ней расцветает изобильнейшими плодами.
Шатонеф, возведенный очень быстро, в течение одной зимы, твердо врос в почву толстыми серыми стенами. Все пошло в ход: и валуны от древних построек, и камни от того замка, что стоял здесь некогда и был разрушен. По углам стен – короткие квадратные башни. Внутри – голо, но надежно. Пустые стены сразу обросли гарнизоном. Шестьдесят орденских братьев и полторы тысячи тех, кто получает жалованье от короля.
Стены просторной трапезной увешаны шлемами, разрисованными щитами, золочеными кольчугами – всем, что победоносные рыцари сорвали со своих поверженных врагов. Словно разъятые на части сарацины, взирают они на своих победителей. Тщетно тянутся пустые рукава к изогнутым мечам. Слепо таращатся прорези шлемов, и иной раз глядеть на них бывает жутко, словно там до сих пор обитает потаенная злоба.
Король живет в замке вместе с остальными, у него маленькая келья в стене, возле часовни, и там едва помещается соломенный тюфяк на узеньком ложе. Брат Одон лично стучит в его дверь каждую ночь, поднимая для участия в богослужении. Король не поет, только слушает. Первые солнечные лучи вторгаются в тесное пространство часовни, раздвигая его, сливая с бесконечностью.
За братской трапезой король сидит рядом с магистром, чуть в стороне. Тростник на полу – вчерашний или позавчерашний, истоптанный, источает сладковатый запах, от которого во рту течет слюна.
– Это правда, что мой отец хотел распустить Орден? – спросил как-то Болдуин у брата Одона.
Брат Одон помнит покойного короля Амори лучше, чем его сын, мальчик, почти всецело предоставленный учителям – архиепископу Гийому Тирскому, который учил его грамоте и всему, что должен знать знатный человек, трем бравым сержантам, которые открывали для него чудесные премудрости мечей, доспехов и длинного копья, и врачам, мучившим его страхами и мокрыми, вонючими повязками.
Каким он был, покойный король Амори, младший, нелюбимый сын королевы Мелизанды (той самой, в воображаемой мантии из звезд)?
Некрасивый. Из тех, кого называют "неудачным ребенком": короткая шея, грубое лицо. Особенно он проигрывал рядом со старшим братом Болдуином, чье имя носит нынешний король, его крестник.
Но король Болдуин рано умер, и править стал его младший брат, неловкий, молчаливый Амори.
Говорили, что он брал деньги со всех, кто обращался к нему за помощью. "К-короли должны быть щедрыми, а этого б-без денег не с-сделаешь, – объяснял Амори. – Мне нужны с-средства, чтобы одаривать моих людей. Б-богатый король – добрая защита для всего г-государства. А г-где мне взять для этого с-средства?"
Брат Одон передразнивает заикание покойного государя не зло – скорее, артистично, чтобы тот, хотя бы в воспоминании, предстал перед своим сыном как живой.
– Сражался он хорошо, – задумчиво припоминает брат Одон, – хоть и хуже, чем вы, мой сеньор. И еще, думается мне, он был легковерен, а этого быть не должно.
– Легковерен? Мой отец?
– Помните, как сарацины присылали к нему посольство?
Болдуин не может этого "помнить" – в полной мере; но и об этом ему рассказывали. Далеко в горах – никто не знает, где, – обитает Старец, глава страшного ордена убийц-ассасинов. Сами сарацины боятся их, а ассасины не боятся ничего, потому что Старец показал им райское блаженство, и цель всей их жизни – вернуться в те сады, что приготовлены для всякого принадлежащего к их братству.
Короля Амори восхищали и устрашали эти люди, а в один прекрасный день до него донесли слух о том, что в своей вере они далеко отступили от ислама и намерены принять христианство.
"Т-ты уверен?" – переспрашивал посланника король, а когда тот кивал, и раз, и другой, Амори поднимал к заплывшим, мутным небесам глаза и безмолвно двигал толстыми губами: молился. Вот это была бы радость!
– Почему же мой отец поверил ассасинам?
Брат Одон поглядывал на юного короля, чуть щурясь, с любовью.
– Ваш отец, мой сеньор, очень хотел этому верить. Я же сказал, обмануть его было просто. Он только воображал, будто хитер, потому что по-настоящему ловко управлялся с налогами, законами, судьями и обвиняемыми. Но стоило королю Амори оказаться в области, ему неизвестной, как он превращался в сущего младенца.
– Но разве не все мы таковы? – спросил Болдуин тихо.
Брат Одон покачал головой.
– Только не вы и не я, мой сеньор. Когда имеешь дело с сарацинами, нужно постоянно держать в уме одно: никакой франк никогда не будет понимать их до конца. Нам не суждено узнать их, потому что у нас разные прародители. Эти люди были рождены от Агари. Чего же от них ожидать?
Король чуть пожал плечами.
– Не знаю.
– И я не знаю! – подхватил брат Одон. – И потому всегда ожидаю дурного. Но ваш отец – другое дело. Он всегда был любопытен. В нем было что-то от ребенка. Это потому, что он был воин. Любой воин немного дитя, иначе он не сможет хорошо убивать и будет бояться смерти.
– Но разве вы – плохой воин, брат Одон? – удивился Болдуин.
Брат Одон засмеялся. Он часто смеялся, хотя три зуба спереди были у него выбиты, и улыбка получалась некрасивая.
– Оставим это, – сказал наконец великий магистр. – Слушайте! Ваш отец грезил о том, как направит к истинной вере целое племя этих ассасинов. Как народ убийц перейдет на службу ко Господу и обратит свое оружие на сарацин. В таком деянии он усматривал подвиг, достойный властителя Королевства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13