Она была высокой, стройной
юной леди, уже тогда достигшей полного расцвета грации и красоты. Поэтому,
несмотря на то, что мы были почти ровесниками, рядом с ней я себя
чувствовал младшим, и это чувство придавало моей любви к Лили особый
оттенок почтительности.
- Ох, это ты, Томас! - проговорила Лили, розовая от смущения. - А я
уже думала, ты не придешь. То есть, я хотела сказать, что собралась домой,
потому что уже поздно. Но что с тобой, Томас? Откуда ты так мчишься? Ой, у
тебя вся рука в крови! А эта шпага - где ты ее взял?
- Погоди, дай отдышаться, - ответил я. - Давай пройдем обратно к
боярышнику, там я тебе все расскажу.
- Но ведь мне пора домой! Я гуляю в парке уже больше часа. Да и
цветов на боярышнике почти нет.
- Лили, я не мог прийти раньше! Меня задержали, да еще так необычно!
А цветы есть, я видел, когда бежал...
- А я и не знала, что ты придешь, Томас, - проговорила Лили, потупив
взор. - Ведь у тебя столько дел! Разве я думала, что ты прибежишь сюда
собирать боярышник, словно девочка? Но расскажи мне, что случилось, только
не очень длинно. Я немного пройдусь с тобой.
Мы повернулись и пошли рядышком обратно к подстриженным дубам парка.
По дороге я рассказал Лили про испанца, о том, как он пытался меня убить и
как я его отделал своей дубинкой, Лили слушала с жадным вниманием и,
узнав, что я был на волосок от смерти, даже застонала от страха.
- Значит, ты ранен, Томас? - прервала она меня. - Смотри, как сильно
бежит кровь из руки. Рана глубокая?
- Не знаю, я еще не видел... так спешил!..
- Томас, снимай куртку! Я тебя перевяжу. Нет, нет, не спорь! Так
надо.
Не без труда я стянул куртку и закатал рукав рубашки выше того места,
где в предплечье была сквозная колотая рана. Лили промыла ее водой из
ручья и, не переставая шептать жалостливые слова, перевязала своим
платком. По совести говоря, я охотно претерпел бы еще большие страдания,
лишь бы она за мной так ухаживала. Ее нежные заботы избавили меня от
последних сомнений и придали мне мужество, которое могло бы меня покинуть
в ее присутствии. Правда, сначала я не мог найти слов, но, улучив момент,
когда Лили перевязывала мою рану, я нагнулся и поцеловал ее милосердную
руку.
Лили покраснела до корней волос; лицо ее пылало, словно закатное
небо; но еще ярче алела ее рука, которую я поцеловал.
- Зачем это, Томас? - прошептала она.
И тогда я ответил:
- Затем, что я люблю тебя, Лили, и не знаю, как мне рассказать о
своей любви. Я люблю тебя, дорогая, я всегда любил и буду любить тебя
вечно!
- Ты уверен в себе, Томас? - снова прошептала она.
- Я верю в свою любовь больше всего на свете, Лили! Но я хочу быть
уверен, что ты тоже любишь меня так же сильно, как я.
Несколько мгновений Лили стояла молча, опустив на грудь голову. Затем
она вскинула ее, и я увидел такие сияющие глаза, каких до этого не видел
ни разу.
- Неужели ты сомневаешься, Томас? - проговорила Лили. Тогда я обнял
ее и поцеловал прямо в губы.
Воспоминания об этом поцелуе я хранил потом всю мою долгую жизнь и
помню его до сих пор, хотя я уже стар и сед и стою на краю могилы. Поцелуй
этот был для меня величайшим счастьем, какое мне довелось испытать. Увы,
он был слишком короток, этот первый чистый поцелуй юношеской любви!
- Значит, - заговорил я снова, еще не придя как следует в себя, -
значит, ты любишь меня так же крепко, как я тебя?
- Если ты сомневался раньше, то неужели ты еще сомневаешься теперь? -
едва слышно ответила Лили. - Однако послушай, Томас, - продолжала она. -
Любить друг друга - прекрасно! Мы рождены друг для друга и даже если бы
захотели разлюбить, это было бы не в нашей власти. Но как ни сладка и ни
свята любовь, нельзя забывать о долге. Что скажет мой отец, Томас?
- Не знаю, любимая, хотя догадаться нетрудно. Я уверен, что он хочет
избавиться от меня и выдать тебя за моего брата Джеффри.
- Может быть, но я этого не хочу, Томас. Как бы ни было сильно
чувство долга, оно не сможет принудить женщину к замужеству с тем, кто ей
не мил. Однако чувство это может помешать ей выйти замуж за любимого, и,
повинуясь долгу, я, наверное, не должна была говорить о своей любви.
- О нет, Лили! Любовь - это самое главное, пусть даже она не приносит
сразу плодов. Все равно мы будем вместе отныне и навсегда!
- Ах, Томас, ты еще слишком молод, чтобы так говорить. Я тоже молода,
однако мы, женщины, быстрее становимся взрослыми. А у тебя... что, если у
тебя это только юношеское увлечение, что, если оно пройдет вместе с
юностью?
- Оно не пройдет никогда, Лили. Не зря ведь говорят, что первая
любовь - самая верная, и что посеянное в юности расцветет в зрелые годы.
Слушай, Лили, мне придется завоевывать себе место в жизни, а для этого,
наверное, потребуется время. Я прошу тебя лишь об одном, хотя и знаю, что
просьба моя эгоистична: обещай, что будешь мне верна и ни за что не
станешь женою другого, пока я жив!
- Это не просто, Томас, потому что со временем многое изменяется.
Однако в себе я уверена, и я обещаю, - нет, я даю тебе в этом клятву! В
тебе я не так уверена, но что делать? Женщинам приходится рисковать всем.
Если я проиграю, - прощай, мое счастье!
Не знаю, о чем мы еще говорили, но эти слова врезались мне в память,
- и я их запомнил: они были слишком значительны сами по себе, и я слишком
часто их вспоминал в последующие годы.
Наконец, я почувствовал, что мне пора уходить, хотя расставаться нам
очень не хотелось. На прощание я еще раз обнял Лили и поцеловал, прижав ее
к себе так крепко, что несколько капель крови из моей раны упало на ее
белое платье.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22