впрочем
кто станет заваривать чай из Нунополоса и анны-стервы? еще пронесет, чего
доброго.
- сыграй для меня, рик, - мягко попросила макро-нина.
Я посмотрел на нее. Она хорошо смотрелась.
- только для тебя, нина.
Я подскочил к пианино и открыл крышку. Мне улыбнулись восемьдесят
восемь маленьких друзей. Черные и белые вперемежку - в этой забегаловке
нет сегрегации. я взял два или три мягких блюзовых аккорда, только для
того чтобы сообщить моим добрым друзьям, что я вернулся в родные края, а
потом рванул "старье берем". Играл я быстро, но не слишком быстро,
чеканные звуки вытягивались в бесконечно текущую дорогу, такты грохотали
по шпалам, как старинный паровоз. мы с черными и белыми друзьями выбрались
из тональности "ля" и ураганом перешли в ми-минор. Я знал только одно:
лихо получалось. Оседлал я "старье берем", как парящего орла, и бедное
измученное сердце у меня аж зашлось от радости. я забыл про Нунополоса,
Фиддингчайлда и Анну-стерву. Забыл даже про Нину... Пока не увидел, что
она стоит рядом со мной возле пианино и глаза у нее сияют точно звезды.
Красноречивые были глаза. Они умоляли: "ах, рик, давай вместе. Здорово
будет, рик".
Вот я и кивнул ей, и мы начали вместе. Ее голос рванул по шпалам со
мной бок о бок. - старье берем!
- старье берем!
- старье берем!
- старье берем!
- Давай, давай, давай, старуха! - крикнул я. И она дала, дала, дала.
- старье берем!
- старье берем!
- старье берем!
голос ее впивался в меня кандалами. А мои аккорды оставляли на ней
следы, как поцелуй. Вот это жизнь!
- старье берем!
- старье берем!
- подсыпь еще!
- подсыпь еще!
Мы закруглились и глянули друг на друга, точно впервые увидели, а
может, так оно и было.
- ну и ну, парень! - сказала она.
- не нукай, не запрягла, - сострил я и сразу увидел, что она любит
слушать остроты не меньше, чем я острить. потомуто мы и стали самой
неразлучной парочкой-перестарочкой к западу от Голд-Хок Род".
Роу дал отбой при помощи бесстрастной точки и уставился на нее, точно
впервые увидел, а может так оно и было. Он глянул на двадцать шесть своих
маленьких друзей - клавишей, не говоря уж о сумасшедшей точке, или
апострофе, или запятой, и прочих двоеточий, рад был познакомиться, si vis
pacem n'est prie na rojon, пусть даже она и наборно-пишущая, но кому какое
дело, если на тебя снизу вверх смотрят двадцать шесть сияющих
пластмассовых мордашек и говорят: "наше вам с кисточкой"...
- ладно, ваша взяла, - сказал Роу двадцати шести маленьким друзьям. -
Вас двадцать шесть, а я один, придется капитулировать безоговорочно.
клянусь, больше я вас и пальцем не трону.

31
день пламенел. Час пробил. Близилась роковая минута.
В этот день Нунн отложил в сторону клюшки и фехтовальные маски, и
встал, и принял бразды правления. На всем поле в то утро царила
нервозность и отчаянная сумятица последних приготовлений. Только Нунн был
спокоен и безмятежен: человек, рожденный повелевать и командовать битвой,
дождался наконец своего азенкура (азенкур - селение во франции, где в 1415
г. Английские войска под командованием генриха V нанесли французам тяжелое
поражение). Тревожное ожидание и поиски стратегии остались позади. решения
приняты; теперь пусть хлопочут подчиненные, приводя их в исполнение. утро
Нунн провел за игрой в гольф. Днем, когда он приехал в институт после
восемнадцати партий альпари и неторопливого ленча, над главным входом уже
красовался навес, а впереди на улице уже был расстелен ковер. Все это Нунн
осмотрел досконально, пребывая в приятном расположении духа. когда он
проходил под открытыми окнами нового корпуса, в нос ему шибануло
нитроэмалью от четырех картонных вычислительных машин, которые были
установлены тем же утром в отчаянной попытке заполнить пустынные акры
лаборатории. Нунн улыбнулся. У себя в приемной он застал мисс Фрам; она
срочно звонила слесарю, чтобы тот пришел устранить громоподобный рык,
внезапно начавшийся в трубах августейшей уборной. Вид у мисс Фрам был
усталый и слегка взвинченный. Нунн пристально поглядел на нее,
преисполненный жалости к ее тяжким трудам, связанным с честью находиться
от него в вассальной зависимости. И осчастливил ее словом одобрения.
- очень здорово, - сказал он.
В своем кабинете он задержался перед шкафом, где стояли серебряные
кубки, выигранные им при катании на салазках, стрельбе по глиняным
голубям, игре в теннис и хоккей, а также при ужении на муху. Неторопливо
осмотрев их, он препоручил свою душу верховному командующему, которому
верил всем сердцем, чьим нерассуждающим и покорным слугой был всегда и во
всем.
- о Чиддингфолд, - произнес он молитву, - опора моего существа и
оправдание всей моей жизни, Чиддингфолдни мне и этот день.
Сквозь замочную скважину он заглянул в кабинет Чиддингфолда, желая
удостовериться, что его молитва услышана. И действительно, Чиддингфолд был
на месте - массивная голова подперта руками, губы готовы искривиться в
любезной улыбке при виде первого же вошедшего, локти прочно покоятся на
полированной крышке стола - диретор директоров, плоть от плоти института,
отрада всех сотрудников, вечный и неизменный, если не считать того, что
сегодня он облачился в парадный костюм. Не приходилось сомневаться, что
Чиддингфолд по-прежнему был таинственным источником власти и могущества, а
он, Нунн, по-прежнему оставался узаконенным каналом, по которому текли эти
власть и могущество, изменяя облик всего мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53