- хорошо, Прествик, хорошо. Она, безусловно, подтверждает мой взгляд
на значение этики. А насчет богословского колледжика... Вы говорите,
Прествик, это богословский колледж?
- исследовательский институт, эр-пэ.
- так вот, исследовательский институтишка обратился к нам с просьбой
о помощи. Мы не стали спрашивать какой он - протестантский, католический
или иудейский. Стали мы спрашивать, Прествик?
- Да нет, эр-пэ, потому что у нас...
- потому что у нас это не принято. Вне зависимости от их цвета кожи,
расы и вероисповедания мы оказали им посильную помощь.
- пятьдесят тысяч фунтов, эр-пэ.
- пятьдесят тысяч фунтов.
Три круга по комнате мистер Пошлак проделал в сосредоточенном
молчании. От беспрерывного кручения в вертящемся кресле у сэра Прествика
все плыло перед глазами и к горлу подступала тошнота.
- пятьдесят тысяч фунтов, - повторил мистер Пошлак. - пятьдесят
тысяч... эту сумму утвердило правление, так ведь, Прествик? да? но нас
ждут дела. какие дела нас ждут, Прествик?
- по-моему, эр-пэ, вы хотели утрясти вопрос о том, чтобы изъять из
кабинетов всех руководящих работников плакаты "мыслим масштабно".
- Ага. Мы решили, что для такой организации, как наша, они чуть-чуть
простоваты, не так ли? одна из ваших наименее удачных находок, Прествик,
хотя, как известно, я никогда не вмешиваюсь в то, как вы налаживаете
культуру. что же вам удалось состряпать взамен?
- А как бы вы отнеслись к девизу "согласуй!"?
В кабинет на цыпочках прокралась секретарша мистера Пошлака. Он опять
знаком приказал ей удалиться и, углубленный в себя, встал перед ротко -
послюнил палец и потер пятно на холсте, чтобы выяснить, краска это или
грязь.
- Вспомнил, что я хотел уточнить, - сказал он. - кто у нас сейчас
ставит "обхохочешься"?

2
Весь институт исследования автоматики имени Уильяма Морриса так и
звенел от лязга стальных строительных балок, - их сбрасывали вниз с
большой высоты. Новый корпус этики был почти готов. давно пора. шум и
прочие неудобства, связанные со стройкой, существенно уменьшили количество
автоматики, которую институт успел исследовать за минувшие два года.
Согласно подсчетам компетентных лиц, если бы принципиально новые программы
для вычислительных машин (а именно такие программы и разрабатывал
институт) создавались бесперебойно, то в ближайшие десять лет миллиона два
специалистов оказались бы без работы. А так все же был риск, что кое-кто
из этих двух миллионов останется при деле или по крайней мере будет
безработным лишь частично. Но, как утверждают оптимисты, ради прогресса
кто-нибудь непременно должен страдать.
доктор Голдвассер начальник отдела прессы, уже страдал. с каждым
новым звоном или лязгом он подскакивал, а с каждым подскоком раздражался
все сильнее и сильнее. Ему не хотелось, чтобы подчиненные видели как он
подскакивает, а то еще подумают, будто у него шалят нервы. С другой
стороны, ему не хотелось, чтобы подчиненные видели, как он четвертый раз
за три часа отправляется в туалет, где было тихо, а то еще подумают, будто
у него шалит мочевой пузырь.
Он беспокойно выглянул из окна - не видно ли, как достается другим.
Из других удалось разглядеть только начальника спортивного отдела Роу: его
лаборатория находилась как раз напротив, через двор. Роу, казалось, был
всецело поглощен работой, а это скорее всего означало, что работает он не
над автоматизацией спорта, а над романом, который, как поговаривали,
пишет. Роу то склонялся над письменным столом, и тогда вихры волос
закрывали ему глаза, то ошалело таращился в окно, вертя мизинцем в правом
ухе. время от времени он вынимал палец и рассеянно обозревал его, словно
надеялся обнаружить следы нефти или урановой руды. Созерцание писателя,
охваченного порывом истинного вдохновения, совершенно потрясло
Голдвассера, и чуть погодя он поймал себя на том, что из солидарности тоже
ковыряет мизинцем в правом ухе.
Он раздумывал, не зайти ли к Роу поболтать. это подкрепило бы его
душевные силы. Роу безусловно уступает ему в уме, а дело дошло уже до
того, что, как молчаливо признавал Голдвассер, ему для душевного покоя
нужно было иногда поговорить с людьми, заведомо уступающими ему в уме. не
с глупцами (им вообще ничего не скажешь), а с людьми умными, но настолько,
чтобы это таило в себе опасность. такая установка предполагала широкий
круг потенциальных утешителей - почти весь институт, за исключением
Мак-Интоша, начальника отдела этики.
Ох уж этот Мак-Интош! он был самым близким другом Голдвассера, и при
одной лишь мысли о нем в душе тотчас вскипало привычное раздражение. Он
раздражал Голдвассера двумя способами: иногда тем, что казался слишком
глупым собеседником, а иногда тем, что казался умнее даже самого
Голдвассера. Еще сильнее, чем обе эти крайности, раздражала внезапность
перехода из одной в другую.
Кто умнее - он сам или Мак-Интош? есть же какой-то объективный
критерий! Голдвассер не сомневался, что когда-то он был бесспорно умнее
Мак-Интоша. Но он сдавал. Во всяком случае боялся, что сдает. Он был
твердо уверен, что ум у него типа Cerebrum Dialectici - ум логика или
вундеркинда, ранний цветок, увядающий после тридцати лет. его беспокойство
по этому поводу переросло в нечто похожее на душевную ипохондрию. Он
всячески проверял свои умственные способности, выискивая симптомы упадка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53