Подруги по триаде же одновременно огорчались, что она так мало участвует в общественной жизни, и радовались ее свершениям. Лалелеланг хотелось надеяться, что одно другое уравновешивает.
Самым непосредственным результатом ее экспедиции явилось то, что посещение ее презентаций утроилось – конечно, количественно, а не в плане энтузиазма. По мере же потускнения новизны впечатлений от ее путешествия, пропорционально упала и посещаемость. Она считала это неизбежным и только глубоко задумывалась над подоплекой того факта, что большинством новичков, приходивших на ее лекции, двигало извращенное любопытство, а вовсе не тяга к знаниям. Но даже и дилетанты волей-неволей из ее рассказов что-то должны были почерпнуть.
Это ее мало волновало, потому что основной упор она делала не на просвещение, а на научные исследования и публикации. Тем более, что прерогатива такая полностью совпадала с целями администрации. Преподавать может кто угодно, а вот переживания, о которых она одна могла распространяться, – единственны в своем роде и заслуживают гораздо большей аудитории.
Милостью одного-единственного путешествия, она стала ведущим экспертом в своей области.
Существовала горстка избранных специалистов, с которыми она регулярно обменивалась информацией, – несколько гивистамов и о’о’йанов, один юланец, да еще один собрат-вейс. Многие разделяли ее интересы, но ни одному не хватало ни откровенности, ни преданности делу, чтобы поддержать самые радикальные из ее гипотез. Лалелеланг знала, что временами ступает на опасную теоретическую почву, – туда, куда даже самые яркие и смелые ученые боятся заглянуть. Например, ее доклад на тему «Необоримая жажда крови, как основа традиционных развлечений» был не просто не принят, а откровенно не понят подавляющим большинством ученых. Они пытались разобраться с подобными предположениями абстрактно, что соответственно полностью низводило эффективность ее формулировок.
Лалелеланг старалась выработать исторический подход к сравнительному анализу человеческого поведения, но большинство ее коллег и корреспондентов не проявляли к этому направлению никакого интереса. И исправить это было нельзя. Как преданный сторонник эмпирического метода, она была безнадежно приговорена и дальше следовать по этому опасному пути.
Чем глубже она погружалась, чем пристальнее изучала, тем больше убеждалась, что находится на грани чего-то жизненно важного не только для нее, не только для своего народа, но и для всех народов Узора. Это было нечто настолько очевидное и, в то же время, настолько ускользающее, что весь Узор предпочитал этого не замечать, дабы не пришлось копнуть глубже. Еще одно боевое испытание могло все окончательно кристаллизировать, но к этому она готова не была. Воспоминания о ее предыдущем знакомстве с полями сражений были настолько свежи в памяти, настолько легко представали перед внутренним взором… Она подумывала некоторое время, не посетить ли ей Землю – колыбель Человечества, – но решила, что и для нее – со всеми ее специальными упражнениями и богатым опытом – есть предел разумного. Сама мысль о том, что она окажется в полном одиночестве на планете, целиком населенной людьми, каждый из которых психически неуравновешен, и, следовательно, она окажется объектом их всеобщего внимания и любопытства, была настолько пугающа, что даже как абстракция убивала эту идею в зародыше. Стоило ей подумать об этом, как ее начинало трясти и ей приходилось заниматься мнемоническими упражнениями, чтобы вернуть себе спокойствие.
Она была убеждена, что ей нужно продолжить наблюдения за людьми-воинами, желательно, как можно более близкие, но не была готова еще раз пережить страдания, выпавшие на ее долю на Тиофе. К этому времени научная репутация у нее сложилась такая, что выделенными средствами она имела право распоряжаться сама, не обращаясь к руководству. Так какова альтернатива?
В идеале ей следовало бы как можно ближе проследить за специально выбранным приматом, получить о нем исчерпывающие сведения, которые, и она это чувствовала, требовались для продолжения исследований. Самая большая трудность будет заключаться в том, чтобы отыскать солдата, который согласился бы терпеть вейса под ногами целыми днями. Ее короткое общение с самкой по имени Умеки дало ей представление о том, насколько тяжело установить с человеком подобные взаимоотношения. Но она чувствовала, что придется на это пойти, потому что не могла до конца познать и понять вид, не пожив с одним из них, не разделив его каждодневный опыт, не пронаблюдав его во взаимодействии не только с представителями других видов, но и со своими сородичами. А это означало, что ей придется не только выходить с этим предложением на свою администрацию, но и непосредственно обратиться к человеческим властям. С последними ей очень кстати придется опыт, пережитый на Тиофе. Они же будут прежде всего обеспокоены, как бы она не понизила боеготовность того, к кому будет прикреплена. Она сомневалась, что тут есть причина для беспокойства. Среди всех разумных существ только человек способен был мирно обсуждать балет, кулинарию, люминесцентную скульптуру – и в следующее же мгновение быть готовым идти в бой и на смерть согласно приказу. Присутствие единственного представителя Вейса в такой компании едва ли сильно повредит.
А если ей повезет, то, может быть, ей удастся вступить в контакт с солдатом, интересующимся Вейсом и культурой Узора. Это гораздо упростило бы ее работу, не говоря уже о том, что гораздо удобнее она бы себя чувствовала в присутствии человека, знакомого с культурой Вейса и не глядящего на нее сверху вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107