А его я с Ластером отправлю в кабинет, пусть там себе играют, пока я ему ужин сготовлю.
Дилси с мамой ушли из кухни.
– Тихо! – говорит Ластер. – Кончай. А то другую руку обожгу. Ведь не болит уже. Тихо!
– На вот, – говорит Дилси. – И не плачь. – Дала мне туфельку, я замолчал. – Иди с ним в кабинет. И пусть только я опять услышу его плач – своими руками тебя выпорю.
Мы пошли в кабинет. Ластер зажег свет. Окна черные стали, а на стену пришло то пятно, высокое и темное, я подошел, дотронулся. Оно как дверь, но оно не дверь.
Позади меня огонь пришел, я подошел к огню, сел на пол, держу туфельку. Огонь вырос. Дорос до подушечки в мамином кресле.
– Тихо ты, – говорит Ластер. – Хоть ненамного замолчи. Вон я тебе огонь разжег, а ты и смотреть не хочешь.
«Тебя теперь Бенджи зовут», сказала Кэдди. «Слышишь? Бенджи. Бенджи».
«Не коверкай его имя», сказала мама. «Подойди с ним ко мне».
Кэдди обхватила меня, приподняла.
«Вставай, Мо… то есть Бенджи», сказала она.
«Не смей его таскать», сказала мама. «За руку взять и к креслу подвести – на это у тебя уже не хватает соображения».
«Я его и на руках могу» , сказала Кэдди. – Можно, Дилси, я его на руках снесу наверх?
– Еще чего, крохотка, – сказала Дилси. – Да тебе и блохи не поднять туда. Идите тихонько, как велел мистер Джейсон.
На лестнице наверху свет. Там папа в жилетке стоит. На лице у него: «Тихо!» Кэдди шепотом:
– Что, мама нездорова?
Верш спустил меня на пол, мы пошли в мамину комнату. Там огонь – растет и падает на стенах. А в зеркале другой огонь. Пахнет болезнью. Она у мамы на лбу – тряпкой белой. На подушке мамины волосы. До них огонь не дорастает, а на руке горит, и прыгают мамины кольца.
– Идем, спокойной ночи скажешь маме, – сказала Кэдди. Мы идем к кровати. Огонь ушел из зеркала. Папа встал с кровати, поднял меня к маме, она положила руку мне на голову.
– Который час? – сказала мама. Глаза ее закрыты.
– Без десяти семь, – сказал папа.
– Его еще рано укладывать, – сказала мама. – Опять он проснется чуть свет, и повторится как сегодня, и это меня доконает.
– Полно тебе, – сказал папа. Дотронулся до маминого лица.
– Я знаю, что я только в тягость тебе, – сказала мама. – Но скоро уж меня не станет, и ты вздохнешь свободно.
– Ну перестань, – сказал папа. – Я сойду с ним вниз. – Взял меня на руки. – Пошли, старина, посидим пока внизу. Только не шуметь: Квентин готовит уроки.
Кэдди подошла, наклонилась лицом над кроватью, и мамина рука пришла, где огонь. Играют ее кольца на спине у Кэдди.
«Мама нездорова», сказал папа. «Дилси вас уложит. А где Квентин?»
«Верш пошел за ним», сказала Дилси.
Папа стоит и смотрит, как мы проходим. Слышно маму там, в маминой комнате. «Тс-с», говорит Кэдди. Джейсон еще идет по лестнице. Руки в карманах.
– Ведите себя хорошо, – сказал папа. – Не шумите, не тревожьте маму.
– Мы не будем шуметь, – сказала Кэдди. – Нельзя шуметь, Джейсон, – сказала она. Мы идем на цыпочках.
Слышно крышу. Огонь видно и в зеркале. Кэдди опять подняла меня.
– Идем, поднесу тебя к маме, – сказала. – А после вернемся к огню. Не плачь.
– Кэндейси, – сказала мама.
– Не плачь, Бенджи, – сказала Кэдди. – Мама зовет на минутку. Ты же хороший мальчик. А потом вернемся.
Опустила меня, я перестал.
– Пусть он посидит тут, мама, – сказала Кэдди. – Насмотрится на огонь, а уж после можно будет вам и учить его.
– Кэндейси, – сказала мама. Кэдди нагнулась, подняла меня. Мы шатнулись. – Кэндейси, – сказала мама.
– Не плачь, – сказала Кэдди. – Тебе и сейчас огонь видно. Не плачь.
– Веди его сюда, – сказала мама. – И не смей брать на руки. Он слишком тяжел. Еще позвоночник себе повредишь. Женщины в нашем роду всегда гордились своей осанкой. Хочешь сутулой быть, как прачка.
– Он не тяжелый, – сказала Кэдди. – Я его и на руках могу носить.
– А я запрещаю тебе, – сказала мама. – Пятилетнего ребенка на руках таскать. Нет, нет. Только не на колени мне. Поставь его на пол.
– На колени к маме, тогда он замолчал бы, – сказала Кэдди. – Тс-с, – сказала она. – Сейчас вернемся к огню. Погляди-ка. Вот подушечка твоя на кресле. Видишь?
– Прекрати, Кэндейси, – сказала мама.
– Пусть смотрит – плакать перестанет, – сказала Кэдди. – Приподымитесь чуточку, я вытяну ее. Вот она, Бенджи, смотри!
Я на подушечку смотрю, не плачу.
– Вы ему чересчур потакаете, – сказала мама. – Ты и отец твой. Вы не хотите сознавать, что последствия лягут всей тяжестью на меня. Вот так же бабушка избаловала Джейсона, и пришлось его целых два года отучать. А для Бенджамина у меня уже нет сил.
– Да вы не бойтесь, – сказала Кэдди. – Я люблю с ним нянчиться. Правда, Бенджи?
– Кэндейси, – сказала мама. – Я ведь запретила тебе коверкать его имя. С меня достаточно того, что отец упорно называет тебя этой твоей глупой кличкой, а Бенджамина не позволю. Уменьшительные имена вульгарны. Они в ходу лишь у простонародья. Бенджамин, – сказала мама.
– На меня смотри, – сказала мама.
– Бенджамин, – сказала мама. Взяла мое лицо руками, повернула к себе.
– Бенджамин, – сказала мама. – Убери эту подушку Кэндейси.
– Он плакать будет, – сказала Кэдди.
– Я сказала: убери подушку, – сказала мама. – Его надо научить слушаться.
Подушечка ушла.
– Тс-с, Бенджи, – сказала Кэдди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95