- Хорошо, хорошо, - успокоительно сказал подполковник. Все было ясно,
и слушать сумасшедшего старика не хотелось. - Вы подождите в соседней ком-
нате, а я созвонюсь с кем надо и мы все устроим. Согласны? Ну и хорошо.
Еремеев проводил старика, постоял в задумчивости, нажал кнопку селек-
тора.
- Зина, - сказал он. - Позвони Угрюмову, пусть вышлет машину.
Через пятнадцать минут секретарша сообщила, что от Угрюмова приехали.
- Пусть войдут.
Вошли двое безликих, в черных костюмах, в белых рубашках с галстуками.
Еремеев поднялся, открыл дверь, сказал:
- Идите сюда, Павел... эээ... Петрович. Вы поедете с этими людьми и
там все подробно расскажете.
Старика увели. Еремеев подошел к окну, посмотрел на площадь. Люди схо-
дят с ума. По-разному сходят. Этот, например, решил, что он из будущего.
Надо же, что выдумал, Союз распадется, партия... Бред. Этого не может
быть потому, что этого не может быть никогда. Вот и все дела.

Павел Петрович проснулся в полной тишине, и вспомнил все. Вспомнил,
как вчера понял, что попал в прошлое, как ходил в КГБ, пытался убедить
подполковника, как ничего из этого не вышло, как привезли его в психушку и
поместили в маленькой комнате с зарешеченными окнами, с железной кроватью,
наглухо привинченной к полу, как после обеда, к которому он не притронул-
ся, его внимательно слушал врач, кивал, со всем соглашался, но в глазах
врача было унылое равнодушие, как оставили его, наконец, в покое, как он
долго лежал на скрипучей койке, ворочался с боку на бок, как принесли
ужин, как он вяло ковырялся алюминиевой ложкой в алюминиевой же миске, ел
что-то, а что - не помнит, как он ругал себя самыми черными словами за то,
что вздумал убедить кого-то в том, что разрушится нечто незыблемое, сде-
ланное не на века даже, и не на тысячелетия, а навечно, навсегда; как сно-
ва долго ворочался, пытаясь заснуть, и заснул таки под утро, когда уже на-
чало светать. И вот он лежал на спине, и боялся открыть глаза, и вслуши-
вался в тишину. Он лежал долго, потом почувствовал, что лежит на мягком,
значительно более мягком, чем больничная койка. И тогда он открыл глаза.
Он дома! Он медленно сел, взглянул на будильник, новый будильник, с
красными электронными цифрами, и почувствовал, что с плеч свалилась огром-
ная тяжесть. Ну и сон приснился! Это ж надо, а? Он взял со стола газету, и
это оказалась никакая не "Правда", и очки нашлись на столе знакомые, обыч-
ные, и дата на газете была десятое июля тысяча девятьсот девяносто восьмо-
го года. Павел Петрович сказал: "Фф-уу!" и улыбнулся. Приснится же такое!
Послышался звук открываемой двери, и Павел Петрович вздрогнул. Это бы-
ла Иринка. Она влетела в комнату и затараторила:
- Привет, дедуля! Ты еще не встал? Ну ты даешь! А я уже намоталась по
магазинам. Я тут тебе привезла продуктов и белье постиранное. Ты собрал
грязное? Нет? Ну, ты даешь! Мне же некогда! Время - деньги, слышал ког-
да-нибудь? Да, тут тебе письмо. Еремеев - кто это?
- Дедуля, я же тебя просила, складывай грязное в корзинку, - продолжа-
ла она из ванной. - А ты меня не слушаешь. Ну что мне с тобой делать, а?
Выговор тебе. Очередной. Сто тысячный по счету. Ладно, я побежала. Завтра
не зайду, некогда будет, а послезавтра жди. Ну, пока.
Она чмокнула деда в щеку и упорхнула. Вот так всегда, - подумал Павел
Петрович, улыбаясь. - Прилетит, пошумит и улетит. Непоседа.
Он взял письмо. Из Новосибирска. Кто это может быть? Еремеев. Хм. Фа-
милия незнакомая.
"Здравствуйте, уважаемый Павел Петрович. Вы меня должны помнить, пото-
му что я обошелся с Вами тогда не очень хорошо, прямо скажем, дурно, за
что и прошу принять мои запоздалые извинения. Я отправил вас в больницу,
посчитав сумасшедшим, но и Вы должны меня понять. В восьмидесятом просто
невозможно было представить, что произойдет то, что призошло. Да и мог ли
я что-нибудь сделать, поверь я Вам? Ничего я не мог. Не Вас, так меня отп-
равили бы в психушку, и ничего не изменилось бы. Чему быть - того не мино-
вать, увы, это так. Когда мне доложили, что Вы исчезли из палаты, я понял,
что Вы и впрямь из будущего. Но поймите меня, все-таки..."
Павел Петрович не стал дочитывать. Оправдания, оправдания... Был ведь
шанс все исправить, был! Не воспользовались. Проморгали. Ну и быть посему.
Павел Петрович разорвал письмо, пошел на кухню и бросил обрывки в му-
сорное ведро.

(с) Владимир Фильчаков, 1998
E-mail bfvstkb@buriatia.ru

1 2 3