Больно ударила по
глазам зеленая краска панелей, которая должна быть синей, и замок в двери
оказался старый, сломавшийся десять лет назад... Павел Петрович захлопнул
дверь и заспешил вниз. Навстречу попалась Антонина, соседка по площадке,
Павел Петрович посмотрел на ее помолодевшее лицо и быстро прошмыгнул мимо,
односложно ответив на приветствие. На повороте лестницы краем глаза уви-
дел, что Антонина смотрит на него с бесконечным удивлением, будто не узна-
ет. Он вышел во двор, и двор показался ему незнакомым, и он уже знал, что
двор обычный, только помолодевший лет на пятнадцать. Или на сколько там?
Он поспешил к автобусной остановке, где стоял газетный киоск. И киоск был
не такой, и все вокруг не такое. Прежде всего, на киоске висела вывеска
"Союзпечати", которую давно уже заменили на "Роспечать". Во-вторых, киос-
кером оказалась Прокопьевна, соседка с шестого этажа. Круглыми глазами Па-
вел Петрович смотрел на нее и чувствовал, что на голове шевелятся редкие
волосы - Прокопьевна умерла четыре года назад и Павел Петрович одним из
первых бросил в ее могилу ком земли...
На негнущихся ногах Павел Петрович приблизился к киоску, непослушными
руками достал кошлек, даже не удивился тому, что он почти новый, раскрыл
его и увидел советские монеты. И тут вдруг просветлело в голове: он попал
в прошлое! В одна тысяча девятьсот восьмидесятый год!
Прокопьевна наклонилась к окошечку, что-то говорила.
- Что? - спросил Павел Петрович.
- Я говорю, что с тобой, Петрович? Перебрал вчера, что ль? На себя не
похож. Как состарился за ночь. А?
- Да-да, перебрал. Друг вчера приехал, с Камчатки, засиделись допозд-
на. Ты вот что, дай-ка мне газетку сегодняшнюю. Любую.
Он положил десять копеек в пластмассовое блюдечко. Прокопьевна отсчи-
тала сдачу, протянула газету. "Советская Россия". Павел Петрович вытянул
руку, пытаясь прочитать дату. Прочитал. Одиннадцатое июля восьмидесятого
года. Он улыбнулся Прокопьевне загадочной улыбкой и засеменил домой.
Дома он умылся, побрился, переоделся, сел в кресло и стал думать. На
сон это не похоже. Никак не похоже. Он изо всех сил ущипнул себя за ягоди-
цу. Больно. Нет, товарищи, это не сон. И тут вдруг дух захватило от при-
шедшей мысли: он оказался в восьмидесятом году и помнит все, что должно
произойти, значит он может предотвратить ту катастрофу, которая начнется в
восемьдесят пятом!
Павел Петрович вскочил и забегал по комнате. Быстро запыхался, упал в
кресло. Счастливая улыбка блуждала на губах. Предотвратить! Предупредить!
Сейчас. Немедленно. Ехать в КГБ. Туда. Только туда. И он принялся одевать-
ся.

Подполковник Еремеев снял трубку.
- Товарищ подполковник? Лейтенант Щеглов. Товарищ подполковник, тут у
меня старик какой-то странный...
- В чем странность?
- Он... пророчествует.
- Пророчествует? И что?
- Вы должны его послушать. Страшные вещи говорит. Псих, наверное. Вам
решать, товарищ подполковник.
- Хорошо, - медленно проговорил Еремеев. - Давай его сюда.
Еще один пророк. О конце света будет предупреждать. Или о неурожае.
Придется слушать.
Послышался стук в дверь. Это Щеглов.
- Разрешите, товарищ подполковник? Проходите, гражданин.
В кабинет вошел маленький, седой старичок в ультрамодном плаще. Глаза
горят. Так и есть - псих.
- Присаживайтесь.
Старичок примостился на стуле, положил руки на колени. Лейтенант Щег-
лов вышел, тихо притворив дверь.
- Фамилия, имя, отчество, - устало сказал Еремеев, стараясь, чтобы
равнодушие не наползло на лицо.
- Агафьев Павел Петрович.
- Адрес.
Павел Петрович назвал адрес.
- Что имеете сообщить?
Павел Петрович оживился, привстал...
- Да вы сидите, сидите, - остановил Еремеев.
- Имею сообщить следующее, - волнуясь, начал старичок, - вчера вече-
ром, десятого июля тысяча девятьсот девяносто восьмого года... - он сделал
паузу, но Еремеев никак не отреагировал, - уснул, а проснулся сегодня,
одиннадцатого июля тысяча девятьсот восьмидесятого года.
Он умолк. Еремеев взял карандаш, принялся вертеть. Павел Петрович по-
молчал, обескураженный холодным приемом, потом продолжил:
- Помню все, что произошло... произойдет за восемнадцать лет.
- Ну-с, и что же произойдет?
- Брежнев... Леонид Ильич Брежнев умрет в ноябре восемьдесят второго,
за ним будет Андропов, потом - Черненко, а потом - Горбачев. Вот этого-то
Горбачева и надо опасаться больше всего. Он разрушит партию, разрушит Со-
ветский Союз...
- Достаточно. - Еремеев вытянул руку.
- Нет уж, молодой человек, - рассердился Павел Петрович, - вы послу-
шайте, послушайте. Я не вру, и с ума я не сошел. Я вам говорю, Союз разва-
лится на пятнадцать государств, а в России воцарится хаос, зарплату пла-
тить не будут, пенсии платить не будут, все заводы-фабрики позакрывают. -
Он возвысил голос: - Украина отделится от России! Вы понимаете? Деньги
обесценятся, булка хлеба будет стоить две тысячи рублей.
Еремеев не смог сдержать насмешливой улыбки.
- Смеетесь? - желчно спросил старик. - А зря. В вашей власти - пре-
дотвратить. Все начнется с Горбачева, в восемьдесят пятом году. Социалис-
тический лагерь разрушится, во всех странах начнут строить капитализм. В
России будут строить капитализм! Под американскую диктовку будем жить!
Разграбят страну ведь!
- Сядьте вы, - с усилием проговорил Еремеев.
- Сесть я всегда успею, - кривя губы, сказал старик. - Верьте мне.
Умоляю, верьте! Я не сумасшедший. Я единственно чего хочу - предотвратить.
1 2 3