— Меня тебе мало? — Дюк насупился и отвернулся.
— Да ты ревнуешь?! — ахнул я.
— Ревнуешь, ревнуешь, — проворчал Дюк. — Мо-орнам не свойственно чувство ревности.
— Как же не свойственно, когда ты ревнуешь? Причем напропалую! — Я повернулся к нему всем телом, с интересом всмотрелся в его лицо. Дюк насупился еще больше и сказал:
— А может быть, ты сдашь меня назад? Зачем я тебе? Чатиться будешь себе, и все дела.
— Ну Дючок, ну не ревнуй, ну пожалуйста, — я протянул руку, чтобы погладить его, но он увернулся. Он всегда уворачивался, даже когда был повернут ко мне затылком. Я подозревал, что он видит всей поверхностью тела, а глаза — это так, для людей, нарисованные. Говорят, еще никому из людей не удавалось ударить моорна, как некоторые ни старались — они всегда успевали увернуться. Более того, их никто не мог просто потрогать, поэтому и ходили дурацкие слухи о том, что температура тела у моорнов — многие сотни тысяч градусов.
— Да я не ревную, — вздохнул Дюк, подплывая поближе. — Ты вот лучше вспомни, какая сегодня дата.
— Дата? — я принялся старательно вспоминать. — Дата, дата… А какая сегодня дата?
— Два года назад ты взял меня к себе.
— Ба! — я хлопнул себя по лбу. — Действительно, двадцать девятое августа. Извини, друг, забыл.
— Забывчивы вы очень, молодой человек, — ворчливо сказал Дюк.
— Так у нас сегодня праздник? Давай выпьем водочки?
— Моорны не пьют, ты же знаешь, — укоризненно вздохнул Дюк.
— Зато люди пьют, — сказал я и пошел на кухню. В холодильнике стояла значительно початая бутылка водки. Я взял огурец, из шкафа достал две рюмки, вернулся в комнату, налил себе полную, а Дюку плеснул чуть-чуть. — Это так, чисто символически. Русские не пьют в одиночку. Ну, за годовщину!
— Алкоголик, — проворчал Дюк. — Лучше бы ты сегодня не пил. Точнее, сейчас не пил, выпил бы позже.
— Ммм… нет. Никакой я не алкоголик, и ты это прекрасно знаешь. Хорошая штука огурец, не хочешь попробовать?
Дюк отвернулся.
— Да, я знаю, кроме того, что моорны не пьют, они еще и не едят. Питаются святым духом.
— Не святым духом, а солнечным светом, воздухом и твоим настроением, — поправил Дюк.
— Моим настроением?! — притворно ахнул я, — Так вы энергетические вампиры?!
— Сам ты вампир! — гордо сказал Дюк. — У нас и ротового отверстия-то нет.
— Везет же вам, — вздохнул я. — Солнечным светом они питаются, видите ли. А мы вот добывай себе пищу, в поте лица своего. Так, значит, два года уже прошло? Слушай, срок приличный, а мы с тобой ни разу еще не поссорились по-настоящему.
— Для тебя нет никакой необходимости ссориться, — ответил Дюк. — Вот я знаю одного моорна, он живет у джентльмена преклонного возраста…
— Нет, чтобы проще сказать, — перебил я, — у старика. Любишь ты витиевато выражаться.
— Так вот, — продолжал Дюк, — они ссорятся пять раз на день. И старик чувствует себя великолепно. А тебе это не пойдет на пользу.
— Много ты понимаешь, — проворчал я, — что мне пойдет, а что мне не пойдет.
— Если бы у меня были плечи, — сказал Дюк, — я бы пожал ими в ответ.
— Хорошо, что у тебя нет плеч, — радостно парировал я, — а то ты ими только и пожимал бы целыми днями.
Дюк улыбнулся, выплыл на кухню, я услышал звук открываемой хлебницы.
— У тебя хлеба нет, — сообщил он, возвращаясь. — Сходить бы надо.
— Вот и сходи, — буркнул я.
— Кому нужен хлеб? Мне?! — ахнул Дюк.
— Мне, — сказал я. — А ты бы сходил, не развалился.
— У меня нету рук держать авоську, — светски улыбнулся Дюк. — И потом, куда я положу деньги? А без денег мне не дадут.
— Как авоську держать, у него рук нету, а как в хлебнице шариться, у него руки есть. Как ты открыл хлебницу?
Дюк не удостоил меня ответом. И правильно сделал — он все равно не смог бы объяснить, как он открыл хлебницу, а я не смог бы понять. Когда-то он пытался объяснить. Больше не пытается. Наверное, ему просто лень.
— Давай, давай, сходи за хлебом, — настойчиво повторил Дюк.
— Вот пристал! — огорчился я. — Ладно, будет тебе хлеб.
Я встал, взял деньги и пошел к двери.
— Стой! — сказал Дюк. — Ты что, в таком виде и пойдешь?
— А что? — я оглядел себя: спортивные штаны, футболка, тапочки. — Что тебе не нравится?
— Переоденься! — приказал Дюк. Именно приказал!
— Ты что это, родной? — опешил я. — Выйти за хлебом — и переодеваться?! До магазина два шага! Вид как вид, вполне приличный.
— Не хочешь, не надо, — неожиданно согласился Дюк. — Только потом чур на меня не пенять.
— Какой-то ты сегодня не такой, — озабоченно сказал я, протягивая руку, якобы для того, чтобы потрогать Дюков лоб. Дюк привычно увернулся. — Вроде не очень жарко, а перегрелся.
— Пошли, пошли, — Дюк был уже у двери, нетерпеливо покачивался на уровне моей головы.
— Ну, пошли, — я снял авоську с вешалки, открыл дверь.
Дюк выплыл первым. Я пожал плечами и последовал за ним. Что это он так торопится?
До магазина было действительно два шага — он помещался на углу моего дома. Как говорил Дюк — с крыльца упал и уже там, даже не интересно. В магазине было пусто — только продавец скучал за прилавком. Я купил булку хлеба, причем Дюк сопроводил покупку загадочным замечанием: «Впервые тот факт, что ты ешь так много хлеба, пойдет тебе на пользу!», и собрался выходить, когда в дверях столкнулся с девушкой небесной красоты. Светлые коротко остриженные волосы, серо-голубые глаза… У ее плеча висел добродушный моорн. Я вышел из магазина какой-то обалдевший и уставился на девушку сквозь стеклянную дверь. Стройная, худенькая блондинка…
— Что, понравилась? — прошептал Дюк. — Давай, познакомься с ней!
— В таком-то виде? — сказал я.
— А что вид? — спросил Дюк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72