Наверное, нет, развод я бы запомнил. Но мы давно не живем вместе, какое она имеет право ревновать меня? Значит, я не свободный человек? Она спрашивала — люблю ли я ее, и я был вынужден солгать. Дурдом… Вся жизнь — дурдом, как сказал Петька.
Я слоняюсь по театру, стараясь не подходить к гримерной Анны Макаровны, но меня так и тянет туда, и чем дольше я хожу, тем сильнее эта безумная тяга. Хоть бы Петька появился, что ли! А что я жду? Вон Викентьич с Сашкой, сейчас схожу в магазин, деньги у меня есть, наберу пива на троих и все. Так я и делаю, и когда возвращаюсь в театр, в дверях сталкиваюсь с Анной. Сердце стучит так, как будто это его последний стук на долгую оставшуюся жизнь.
— Мишенька? — Анна останавливается, беспомощно смотрит на меня. — А я ухожу.
— Вот как? — глухо говорю я. — Совсем?
— Совсем, — она смущается, порывается что-то сказать, но не говорит.
— Анна Макаровна, — я растерянно заглядываю ей в глаза. — Как же так — совсем? И я сегодня вас больше не увижу?
— Да, Мишенька, совсем. Мы стоим перед дверью и лепечем, как подростки на первом свидании.
— Ну что ж, совсем так совсем. До завтра, Анна Макаровна.
— Вы обиделись на меня, Мишенька?
— Что вы, как можно? — бормочу я. — Ничуть не обиделся. — А самого разбирает такая досада, что хоть плачь. Вот уйдет она сейчас, я возьму и напьюсь. Пакет с бутылками звякает. — Анна Макаровна, а хотите пива?!
— Пива?!
— Да. Вы пьете пиво?
— Я… Я… Пиво? Я пью пиво. Оно… Оно полезное…
— Ну так пойдемте!
— Что вы, куда?
— В театр. Я хочу выпить с вами пива!
— Боже мой! — она весело смеется. — Пива? А отчего бы и нет?
И мы идем в театр, я увлекаю ее в нашу с Петькой гримуборную, она послушно идет, и в глазах ее прыгают бесенята.
— С ума сойти! — Анна оглядывает комнату, наполовину обклеенную афишами, а наполовину — различными пивными этикетками. — И все это вы пили?!
— Пил. Это Петька у нас увлекается этикетками.
— У вас здесь уютно.
— Правда? Вот уж не думал, что вы найдете наш закуток уютным.
Я помогаю ей снять пальто, меня так и подмывает обнять ее, развернуть к себе лицом, но что-то удерживает. Я начинаю суетиться, открываю бутылки, распечатываю чипсы.
— Вообще-то пиво — напиток для мужчин, — говорю я.
— Вот как? Почему?
— Потому что женщины совсем не разбираются в пиве.
— Совсем?
— Ну, возможны исключения, конечно. Вот вы. Как вы думаете, вы разбираетесь в пиве?
— Нет, — она смеется, запрокидывает голову, а у меня пересыхает во рту от вида ее шеи.
— Вот видите!
— Но, может быть, это от того, что я выпила гораздо меньше этого, — она обводит рукой стену с этикетками.
— Может быть. Но поверьте, я знаю женщин, которые выпили гораздо больше, но, тем не менее, совершенно не разбираются в пиве. Вкусно?
— Вкусно? Вот уж не думала, что к пиву можно применить это слово. Не думаю, что это вкусно. Я предпочитаю полусладкие вина, — она улыбается. — Но пиво, конечно же, тоже пью, правда, редко.
— Анна Макаровна, — говорю я, смелея от выпитого.
— Да, Мишенька? — она перестает улыбаться.
— Анна Макаровна, я вас люблю.
— Я знаю, Мишенька, — мягко говорит она, глядя на меня с нежностью. — И я вас люблю.
Я бросаюсь перед ней на колени, целую руки.
— Нет-нет, — шепчет она, пытаясь отобрать руки. — Не сейчас… И не здесь…
— А когда… И где? — бормочу я в исступлении.
— Потом, потом… Не сейчас… Мишенька, прошу вас!
Я слышу в ее голосе твердость, отпускаю руки, беру пластиковый стаканчик, наливаю себе. Она отпила совсем немного, два глотка, не более. Мы сидим еще минут двадцать, и разговор совсем не клеится, и я чувствую острое разочарование… Мне не раз приходилось испытывать это разочарование, когда девушка, выбранная мной, оказывалась совершенно равнодушна ко мне, но то, что я испытывал когда-то, кажется мне несущественным по сравнению с сегодняшним чувством. Она отвергла меня. Пусть только сегодня, пусть завтра она меня не отвергнет, но что мне делать сегодня?
— Мишенька, не сердитесь… Прошу вас, не сердитесь…
— Я не сержусь, что вы.
— Я же вижу. Сердитесь. Вы разочарованы. Поймите, я люблю вас!
— Я понимаю, — говорю я, но сам мысленно требую доказательства ее любви, сегодня, сейчас, а не завтра или послезавтра. — Я правда не сержусь.
— Славный вы мой, — она гладит меня по щеке, я хватаю ее руку и целую узкую мягкую ладошку, — Мне надо идти.
— Я провожу вас.
— Нет-нет, зачем давать лишний повод для слухов?
И она уходит, и я остаюсь наедине с пивом и неотрывно смотрю на стаканчик, на котором остался едва заметный след от ее помады…
Через несколько минут приходит Петька, косится на стаканчик.
— Сколько тебе говорить, что пить пиво с женщинами — это моветон.
— Да я знаю, — отмахиваюсь я. — Это смотря с какими женщинами.
— Эх, дурень ты, дурень! — Петька качает головой, присасывается к бутылке, отпивает треть. — А с любимой женщиной пить пиво — это уже не моветон. Это идиотизм. Блин, учу тебя, учу, но, видимо, все без толку…
— Да, наверное, — с тоской отзываюсь я. — Ладно, не трави душу. Махни на меня рукой и пей свое пиво.
— А ты чего раскис-то?
— Я не раскис, просто у меня плохое настроение.
— Мы называем одну и ту же вещь разными именами.
— Говорю же, махни на меня рукой. И Петька машет на меня рукой, мы пьем пиво и разговариваем на отвлеченные темы.
А кто же автор столь нашумевшей в театре пьесы? Этот вопрос интересует многих, тем более что никто этого самого автора в глаза не видел, в том числе и Павел Сергеевич. На худрука насели всем миром — автора давай! — и Павел Сергеевич принялся куда-то звонить, выяснять, кто он, этот самый Дмитрий Бельский, настоящее это имя или псевдоним, да где он живет и все остальное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72