- Знаю.
Назавтра Малату стало значительно легче, послезавтра он начал вста-
вать с постели, а третьего дня, хоть и был изнурен и худ, выглядел
вполне здоровым. Узнав об этом, Ешу слабо улыбнулся и подумал, что вот
оно, его первое маленькое чудо. Теперь к Ешу стали относиться иначе.
Никто уже не называл его блаженным. Какой же он блаженный, он и рас-
суждает здраво, говорит правда не всегда понятно, ну так что ж, вовсе
он не блаженный, а просто себе на уме. Он и раньше предсказывал
что-нибудь, перемену погоды там или еще что по мелочам. И всегда сбы-
валось. Вот ведь никто же не думал, что Малат выздоровеет, лекарь вон
- ученый человек, не чета нам, неграмотным, а и тот говорил, что Малат
не жилец на этом свете, однако же Ешу сказал, что выздоровеет - и выз-
доровел. А лекарь - что? Вещички собрал и убрался от позору. Был бы
другой лекарь поблизости - к этому никто бы больше не пошел, да куда
денешься.
К Ешу стали обращаться за советом. Сначала редко, словно пробуя - а
вдруг как ошибется, потом чаще и чаще, и через полгода никто в деревне
не начинал сколько-нибудь серьезного дела, не посоветовавшись с ним.
Приходили и из других деревень Он не отказывал никому, для каждого у
него находилось слово, и только однажды, когда пришлый крестьянин
спросил, сколько ему осталось жить, сказал:
- На этот вопрос я тебе не отвечу. Спокойней будешь спать.
В деревне говорили, что рядом с Ешу чувствуешь себя спокойно,
как-то умиротворенно, от него исходит некая сила, что-то большое, ог-
ромное даже, чувствуешь себя защищенным, хотя непонятно, от чего защи-
щенным, наверное от чего-то плохого, скверного. В его присутствии ник-
то никогда не ругался, никто не приходил к нему выпивши, и попробовал
бы кто обидеть его, такого закидали бы камнями. А кузнец Симеон, тот
объявил себя телохранителем Ешу, не отходил от него ни на шаг, загля-
дывал в рот и был самым благодарным слушателем. Это был огромного рос-
та детина, заросший до глаз бородой, с ручищами, что твоя кувалда и с
саженными плечами. Ешу ласково называл его "Моя тень" и с улыбкой наб-
людал, как трещит его черепная коробка, когда он пытается осмыслить
какое-нибудь особо мудреное высказывание.
Ешу продолжал видеть Сны, а они становились какими-то тревожащими,
мучительными, от них исходило беспокойство его истинных родителей.
Срок приближался. Скоро Ешу должен был покинуть деревню, покинуть зем-
ных родителей и отправиться странствовать по миру, делясь с людьми пе-
реполнявшей его любовью. И когда до срока осталось чуть больше месяца,
он объявил, что удаляется в пустыню. Это решение было неожиданным для
всех. Его принялись уговаривать, мать плакала, отец неловко покряхты-
вал, но решение было принято и Ешу был тверд. Он распрощался с родите-
лями и жителями деревни, захватил с собой котомку, в которую позволил
положить только четыре пресных лепешки и флягу с водою, и ушел, сопро-
вождаемый верным Симеоном. Он позволил Симеону проводить его только до
края пустыни, велел ждать здесь через сорок дней и ушел, оставив Симе-
она совершенно растерянным. Симеон долго провожал его глазами, поры-
вался следовать за ним, но не осмелился ослушаться и остался на своем
посту.
* * *
Исполнитель.
Поезд останавливался возле каждого столба. Он больше стоял, чем дви-
гался. Меня это всегда выводит из себя. Ведь существует же расписание!
Это что же - расписание так составлено? Или таким поездам расписание
не указ?
Еще меня выводят из себя словоохотливые попутчики. Вот и сейчас мне
достался такой. Из своей долгой жизни он помнил все. Из своих много-
численных родственников он помнил всех. Золовок, шуринов, деверей,
сватов, сводных братьев и сестер, свояков и своячениц, а также их
братьев, сестер, свояков и своячениц... И с каждым из родственников
обязательно происходили многочисленные истории, весьма поучительные и
интересные, то есть это попутчик считал их поучительными и интересны-
ми, и каждую историю он стремился донести до меня, поминутно забывая,
с чего начал и все больше и больше увязая в трясине родственных отно-
шений, однако это его ничуть не смущало, он мог увязать до бесконеч-
ности, потому что историй было бесконечное множество. За долгие годы
странствий я выработал способность отключаться и думать о своем. Вот
он бубнит себе, а я думаю о том, как мне половчее выполнить свое зада-
ние.
Думай, Исполнитель, думай, в Организаторы выбьешься. Просто подойти
к мальчишке, вручить ему книгу и сказать: на-ка, Гена, почитай - нель-
зя. Во-первых, слишком просто, во-вторых, он должен считать книгу сво-
ей собственностью и никогда не вспоминать, что повороту его жизни (а
то, что его жизнь будет круто повернута, я не сомневался) он обязан
какому-то мужчине, который подошел к нему и дал эту книгу... Книгу эту
он должен найти как клад... О! Клад! Хм... Ищет ли он еще клады в сво-
ем возрасте? Едва ли... Скорее всего он увлекается электроникой... или
механикой... И на клады ему наплевать. Что такое пятнадцать лет? Я по-
пытался вспомнить себя в пятнадцать лет, но у меня плохо получилось. Я
плохо помнил себя в пятнадцать лет, но клады я тогда уже не искал, это
точно. Я их вообще никогда не искал.
Все должно выглядеть естественно. Он должен эту книгу найти, причем
найти так, чтобы ему и в голову не пришло, что у книги есть владелец и
ее надо вернуть. Ладно, над этим мы еще подумаем. Тут я услышал слово
"Черноземск" и насторожился. Оказывается, мой словоохотливый попутчик
не просто едет в Черноземск, он тамошний уроженец!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28