Скажи мне, ты любишь людей?
Впрочем, не отвечай. Верю - любишь. Но по-своему. Как-то эгоистично и,
прости еще раз, грубо. Разве можно так, Отец?
- Вот как... Эгоистично и грубо... Может быть. Я знаю, что в этом
Эксперименте мы наделали много ошибок, но поверь, исправляя одни ошиб-
ки, мы тут же совершаем другие, и от этого никуда не деться. Возьми,
хотя бы, Эксперимент на Зирейте...
- О Зирейте мы еще поговорим в свое время.
- Прости, я отвлекся. Что ты хочешь предложить?
- Еще одно вмешательство.
- О, их было много. Я бы сказал - слишком много. Ничего не помога-
ет, уверяю тебя. Главная ошибка была допущена в самом начале Экспери-
мента, и от нее и происходят все беды. Впрочем, ход истории заставляет
задуматься о том, что, возможно, это была и не ошибка. С этим можно
спорить, можно категорически не соглашаться, и я стою как бы посереди-
не - соглашаюсь и отрицаю одновременно. Это сложный вопрос. Другое де-
ло, что вмешательства эти были, как бы сказать... мелкими, что ли. Мы
могли бы заменять жестоких и глупых правителей двойниками и править
миром через них, но мы этого не делаем. Мы предоставляем людям полную
свободу действий. Пусть люди управляют собой сами. А какого рода вме-
шательство предлагаешь ты?
- Это должно быть последнее вмешательство. Людей надо спасать, при-
чем не только от самих себя, но и от вас, экспериментаторов. Мир надо
затопить любовью. Только любовь спасет людей. Я собираюсь спуститься
туда. Я должен родиться там человеком, пройти путь от рождения до
смерти и дать им новую веру. Веру в любовь. Они должны полюбить друг
друга как самих себя. Они должны переделать сами себя, только так они
смогут выжить без поддержки извне. Без вашей поддержки. И после этого,
последнего, вмешательства людей надо предоставить самим себе.
- Едва ли затея обречена на успех. Ничего хорошего из этого не вый-
дет. Но идея интересна, не спорю. Нам она не приходила в голову. Мы
подумаем об этом.
- Ты сказал - подумаем? Отец, ты можешь запретить мне?
- Значит ты уже решил? И никакие уговоры не подействуют?
- Да.
- Хорошо... Однако - не торопись. Мы просчитаем все последствия...
- Не надо просчитывать. Там, где речь идет о любви...
- Понимаю. Ты советовался с Матерью?
- Я не советовался. Я просто изложил ей свою идею. Так же как и те-
бе. Со мной ведь ничего не случится. Что-то может случиться с челове-
ком, которым я стану. Его могут убить. Он может умереть от болезней...
- Ну, уж об этом мы позаботимся...
- Умоляю тебя - не надо. Все должно быть естественно.
- Люди могут не поверить тебе.
- Поверят.
- Тебе придется творить так называемые чудеса. Только чудеса могут
заставить их поверить во что бы то ни было. Убеждением и любовью ты не
обойдешься. Это удивительно туговерующие существа.
- Что ж, если надо...
* * *
До двенадцати лет Ешу был обычным ребенком - играл со сверстниками,
дергал девчонок за косы, дрался, лазал по заборам, шалил. Отец никогда
не наказывал его. Даже когда Ешу разбил его любимую вазу караимского
фарфора, которой он очень дорожил - единственную дорогую вещь в доме -
даже тогда отец ничего не сказал. В его глазах на мгновение мелькнуло
бешенство и тут же сменилось испугом. Отец поспешно отвел глаза и вы-
шел. Мать молча убрала черепки и инцидент был исчерпан. Мать всегда
смотрела на Ешу с обожанием, но Ешу замечал, что обожание это было ка-
кое-то странное, что-то еще пряталось в глазах матери, но что - Ешу
никак не мог уловить. До двенадцати лет он мало задумывался над этим,
но после того, как начал видеть Сны, что-то переменилось в нем и он
вдруг почувствовал себя не в своей тарелке.
Вот, например, Мафу. Когда он расшалился и разбил кувшин, не кара-
имского фарфора, а обычный глиняный кувшин, которому цена - грош, его
отец так выпорол, что крики было слышно за два квартала. Ешу видел,
как старики, вечно сидящие на скамейке под яблоней во внутреннем дво-
рике, услыхав крики, покивали головами и заговорили о том, что детей
за шалости надо наказывать, а как же, обязательно, если детей не нака-
зывать, они вырастут разбойниками, это мыслимое ли дело - не наказать
сорванца, сегодня не накажешь за кувшин, завтра он голову кому-нибудь
разобьет... Ешу часто слышал такие разговоры, и не понимал, почему же
не наказывают его. Однажды он решил выяснить это у родителей и прямо
спросил: почему? Они переглянулись и отец начал говорить что-то о том,
что они его очень любят и не считают нужным наказывать, ведь он маль-
чик умный и сам понимает, что хорошо, а что плохо, и зачем же его на-
казывать... При этом Ешу никак не мог поймать его взгляд и понял, что
отец обманывает его. Нет, в том, что они любят его, Ешу не сомневался,
это была чистая правда, но что касается наказаний, тут Ешу почувство-
вал, что они боятся его наказывать. Это было непонятно. Как будто он
был чужим ребенком в семье, любимым, но все-таки чужим, а чужих детей
никто никогда не наказывал, это считалось неприличным, примерно так же
неприличным, как изрубить дерево, об которое стукнулся и набил шишку.
Мол, не ты посадил, не тебе и рубить...
Вскоре Ешу получил подтверждение своим догадкам в Снах. Сны были
неясны и туманны, словно непонятные намеки непонятно на что. Ешу про-
сыпался после Сна очень рано и долго лежал, пытаясь осмыслить сон, по-
нять, на что и, главное кто намекает. Он стал задумчив и невесел.
Детские игры больше не занимали его. Он часто уходил на реку и часами
сидел, глядя на воду. Однажды отец сказал, что не пора ли ему помогать
в поле, близится уборка урожая и одному ему не управиться, а у матери
полно работы по дому.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28