Стрелять я не хотел, боясь, что звук выстрела привлечет многочисленную стражу из дальнего конца коридора.Мы боролись, нанося друг другу удары, роняя мебель, катаясь по полу. Менелек был крепкий мужчина, и боролся он за свою жизнь. Он все время звал стражу, наконец мне удалось стиснуть его горло, но было поздно. Крики его были услышаны, и в комнату внезапно ворвалось человек двадцать, вооруженных до зубов.Виктори схватила с полу винтовку и проскользнула между мною и ими. Я повалил черного императора на спину, сдавливая руками его глотку.Остальное произошло за какую-то долю секунды. Над нами раздался треск, а затем в комнате — оглушительный взрыв. Комната наполнилась запахом пороха и гари. Наполовину оглушенный, я поднялся, оставив безжизненное тело противника, и увидел, что Виктори пытается подняться на ноги и повернуться ко мне. Дым медленно рассеялся и моему взору открылись поверженные тела стражников. Снаряд через крышу угодил прямо в охрану, прибежавшую, чтобы защитить императора. Чудом ни Виктори, ни я не пострадали. Комната представляла собой развалины. В потолке была огромная дыра, а стены, отделяющей комнату от коридора, больше не существовало.Пока я поднимался, Виктори тоже встала и шагнула ко мне. Но когда она увидала, что я невредим, она остановилась посреди разгромленной комнаты, глядя на меня. Выражение ее лица было неясным — я не мог понять, рада ли она мне или нет.— Виктори! — закричал я. — Слава тебе, Господи, ты цела!И я подошел к ней, ощущая такую радость в сердце, какой мне не доводилось испытывать с того момента, как я узнал, что «Колдуотер» должен пересечь тридцатый.Никакой радости в ответ я не увидел, наоборот, она в гневе топнула ножкой.— Почему именно ты должен был меня спасти! — воскликнула она. — Я ненавижу тебя!— Ненавидишь меня? — изумился я. — Почему ты меня ненавидишь? Я не ненавижу тебя. Я… я… — Что я мог ей сказать? Я был уже совсем рядом с ней, когда меня будто озарило светом. Почему я не понял этого раньше? Мне сразу стали понятны все необъяснимые для меня ощущения, что я время от времени испытывал с того момента, что впервые повстречал Виктори.— Почему я ненавижу тебя? — повторила она. — Потому что Снайдер сказал — он сказал, что ты пообещал меня ему, но он меня не получил. Я убила его и хотела бы убить и тебя!— Снайдер солгал! — вскричал я. И я схватил ее и обнял, и заставил выслушать меня, хоть она боролась и сопротивлялась как юная львица. — Я люблю тебя, Виктори. Ты должна знать, что я люблю тебя — что •я всегда любил тебя, и что я никогда не мог бы дать такого подлого обещания.Она чуть притихла, но продолжала попытки оттолкнуть меня. — Ты назвал меня варваркой! — сказала она.Ах вот в чем дело? Вот что продолжает терзать ее. Я прижал ее к себе.— Ты не можешь любить варварку, — продолжала она, но сопротивление прекратила.— Но я люблю варварку, Виктори! — воскликнул я. — Самую дорогую дикарку на свете.Она подняла на меня глаза и, обвив своими гладкими загорелыми руками мою шею, прижалась губами к моим губам.— Я люблю тебя — я всегда любила тебя! — проговорила она, спрятала лицо у меня на плече и всхлипнула.— Я была такая несчастная, — сказала она, — но я не могла умереть, потому что думала, что может быть, ты жив.Пока мы так стояли, забыв обо всем, интенсивность бомбардировки увеличилась: снаряды теперь сыпались на дворец каждые тридцать секунд.Долго оставаться там означало верную смерть. Возвращаться тем же путем было безрассудно не только потому, что коридор представлял собою развалины, но и потому, что по другую сторону его могло быть слишком много императорских слуг, которые захотели бы остановить нас.В комнате была еще одна дверь, ведущая в противоположную сторону. Оказалось, что она ведет в третью комнату с окнами во внутренний дворик. Поглядев в окно, я увидел, что он пуст, а окна на противоположной стороне неосвещены.Я помог Виктори вылезти, затем вылез и сам, и мы вместе пересекли двор. В стене напротив оказалось много дверей, между которыми были маленькие окошки. Мы постояли, прислушиваясь около одной из широких деревянных дверей, и услышали лошадиное ржание.— Конюшни! — прошептал я, толкнул дверь и вошел. Из города доносился взволнованный шум и близкие звуки боя — треск тысяч ружей, вопли солдат, хриплые команды офицеров и сигналы горнов.Бомбардировка прекратилась так же внезапно, как и начиналась. Я решил, что враг ворвался в город, потому что доносившиеся до нас звуки были звуками рукопашного боя.Я ощупью пробирался по конюшне, пока не нашел седла и уздечки для двух лошадей. Но потом, в темноте, мне удалось обнаружить только одну лошадь. Двери на улицу тоже были открыты, и мы могли видеть, как великое множество мужчин, женщин и детей спасается бегством в западном направлении. Солдаты, пешие и конные, тоже участвовали в этом безумном исходе. Тут и там можно было увидеть верблюда или слона несущего на себе офицера или сановника. Было совершенно очевидно, что город может пасть в любой момент — достаточно было взглянуть на обезумевшую от ужаса толпу.Беззащитные женщины и дети гибли под ногами лошадей, верблюдов и слонов. Рядовой стащил генерала с лошади, и вскочив на нее, умчался по переполненной людьми улице на запад. Женщина схватила ружье и размозжила голову придворному сановнику, чья лошадь затоптала ее ребенка. Вскрики, проклятья, команды, мольбы неслись отовсюду. Это было ужасное зрелище, запечатлевшееся навсегда в моей памяти.Я оседлал и взнуздал единственную лошадь, оставшуюся в конюшне явно по недосмотру, и немного отступив в темноту конюшни, мы с Виктори стали смотреть на ошалело мечущуюся толпу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35