Всюду встретим лосей.
Полуостров окаймляет песчаная полоса, за которой виден лесок с длинными и тонкими, как сам полуостров, деревьями. В этом лесочке, в небольшой впадине, в тени берез и молодых пихт, раскидываем наш лагерь. Котловинка гарантирует нам полную безопасность: ничьи чужие глаза не заметят пламени нашего костра. До воды недалеко — меньше сорока шагов. Мне нравится это место.
Пока разбиваются палатки (две, так как индейцы ставят свою отдельно), в лагере вдруг появляется странный гость. Это лесная куропатка. Она садится на поваленное дерево почти рядом — до нее не больше двадцати шагов — и не выказывает ни малейшего страха. Наоборот! Она забавно и вызывающе вытягивает и втягивает шею, то поднимая, то наклоняя голову. Видимо, она возмущена, ее снедает любопытство, она хочет понять: что это за нахалы нарушают покой леса? Fool hen, глупой курицей называет ее Лизим, и, кажется, справедливо. Оперением она напоминает нашего рябчика, только немного крупнее.
У Лизима с собой шестимиллиметровый винчестер. Он достает оружие из вещевого мешка и, пока Джон оправдывает передо мной его поступок — выстрел будет негромкий, крупного зверя не встревожит, — спокойно заряжает винчестер, секунду целится и стреляет. Прекрасный выстрел! Пулька попадает куропатке в голову, и птица падает на месте. За свое легкомыслие она заплатила жизнью, а нам открыла замечательного стрелка и обеспечила вкусное жаркое.
В нескольких шагах за лагерем индейцы показывают мне следы лося. «Крупный самец! — хвалит его Джон. — Он проходил тут лишь вчера». Действительно, на песке резко вырисовываются большие овальные углубления. Но следами я уже сыт по горло…
— Опять следы! — с деланным возмущением кричу я и смеюсь Джону в лицо.
Старый индеец огорчен. Его задевают мои насмешки. Советуется о чем-то с Лизимом, после чего предлагает мне еще сегодня, несмотря на позднее время, совершить недолгую разведывательную поездку. Темнота наступит только через час.
— Согласен, едем! — отвечаю.
Джон, Лизим и я сталкиваем на воду мое каноэ, как более легкое, садимся и плывем в южном направлении. Огибая полуостров, мы добираемся до его основания, там вплываем в какой-то пролив и вскоре оказываемся в новом озере, значительно меньшем, чем предыдущее, с километр длиной. Позже мы назвали его озером Смелой Щуки.
Над озером, впереди нас, повисает великолепная радуга с исключительно яркими красками. Одним концом она упирается в край воды неподалеку от нас, превращая луг в какой-то оторванный от земли и жизни лучезарный уголок. Освещает нас, словно зарево. Она напоминает волшебную триумфальную арку. Может быть, это действительно, ворота в охотничий рай? Редкое явление волнует индейцев: они о чем-то шепчутся между собой.
Спустя минуту солнце скрывается за лесом и радуга гаснет. Тени под деревьями густеют. Приближаются сумерки.
Проехав озеро, мы вступаем в узкое, извилистое русло — не то реку, не то старую протоку. Над поверхностью воды то и дело выступают разные камни, кучи ила. Между ними трудно грести, но индейцы без видимых усилий преодолевают все препятствия, ловко обходя островки. Удивляюсь их проворству. Они гребут, так осторожно погружая в воду весла, что не слышно никакого плеска, кроме звука падающих капель.
Нерушимая тишина наполняет лес. Листья и стебли травы не шелохнутся, погруженные в предвечерний сон. В этот полумрак, в это великое лесное безмолвие мы вступаем, чуткие и тихие. словно призраки, притаившиеся, как хищные звери.
Вдруг сидящий за моей спиной Джон резко толкает меня и молча показывает пальцем вперед. Я шарю взглядом по хаотическим изломам берега: везде камни. Наконец вижу: лось! Ей-богу, лось! От волнения меня пронизывает дрожь. Лось стоит у самой воды, не дальше чем в нескольких десятках шагов от нас. Это колосс, подлинное воплощение силы, гордый лесной великан, почти допотопное существо. На фоне пепельного берега отчетливо вырисовывается его серо — коричневый круп и белесые задние ноги, но голову и плечи скрывает прибрежный Камень. Еще неизвестно — бык это или лосиха. Если бык — то, пожалуй, крупный. Он еще не заметил нас.
Осторожно спускаю предохранитель, индейцы неслышно продвигают лодку. Сердце колотится, глаза от волнения увлажняются. Я поднимаю ружье для выстрела.
Медленно приближаемся к камням. Еще тридцать шагов… еще двадцать… Наконец пристаем к каменной стене, тихонько высовываемся из-за угла. Вдруг резкий поворот головы зверя — и на нас исподлобья смотрят испуганные глаза. На голове животного торчат большие уши-рожки, но… никаких рогов! Огорченный, опускаю ружье.
Перепуганная лосиха задирает морду, поворачивается на задних ногах и делает прыжок, чтобы удрать. Но в спешке она плохо рассчитывает крутизну берега и съезжает обратно в воду. При этом комично раскорячивает задние ноги, выпячивая в нашу сторону свой широкий зад.
Нервное напряжение спадает. Забавное зрелище вызывает веселость. Начинаем смеяться, как дети, — все трое смеемся весело, открыто, безудержно, разражаясь хохотом снова и снова.
Есть чему радоваться: закат обещает хорошую погоду, лосиха наконец удрала, обида исчезла, наступает примирение с лосями и согласие между людьми.
Когда мы собираемся в обратный путь, старый Джон показывает следы, оставленные на берегу лосихой, и, шутливо передразнивая меня, говорит с деланной досадой:
— Опять одни следы! Nothing but tracks!
31. ВИЛЬНО В ОНТАРИО
Вернувшись в лагерь, мы застаем Станислава с уже готовым ужином. Он отличился, и мы не жалеем похвал: поджаренная в масле fool hen так вкусна, что пальчики оближешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88