"Кому нужен старый старый больной калека, к тому же контуженный?" -
примерно так он говорил всякий раз, когда дочь, застав его в обществе
склянки виски, со свойственной ей горячностью пыталась провести с ним
душеспасительную беседу.
А здоровье его, и впрямь, таяло на глазах, стремительно ведя к
фатальному исходу, и в одну из душных июльских ночей 1909 года, под
монотонную песню сверчка, бывший бравый капитан Чарлз Кроуфорд ушел из
жизни Мэри навсегда. Ему не было еще и пятидесяти... Через год, переживя
сына, скончалась и бабушка.
Оставшись совсем одна, Мэри какое-то время перебивалась более чем
скромными доходами от отцовской лавки, упорно отвергая настойчивых
ухажеров всего квартала - молодых, и не очень, холостых, и женатых.
Вообще, после смерти родных, ее лавка стала весьма популярной в округе,
вот только увы, не в сфере бизнеса...
Мэри совсем было растерялась, но тут, громом среди ясного неба
свалилось письмо из Америки от младшей сестры отца, которую она видела
всего раз в жизни, будучи совсем ребенком, и после почти забыла о ее
существовании. Тетка писала, что хотя о кончине брата и бедственном
положении "дорогой племянницы" узнала с опозданием, она будет рада
приютить "бедную сиротку" у себя. Еще из письма следовало, что тетка живет
в Филадельфии, и материально отнюдь не бедствует, содержа некий, чуть-ли
не самый популярный в городе, и весьма доходный "дом".
Сии формулировки не вызвали у Мэри, по ее наивности, ни тени
подозрений, для меня же род занятий ее родной тетушки стал предельно
ясным. Все имущество племянницы, включая домик и лавку, тетка
посоветовала, особо не торгуясь, обратить в деньги, а проще говоря,
продать. Не имея в Англии ни родичей, ни настоящих друзей, Мэри так и
поступила, бросив все за смехотворную сумму в 200 фунтов. Впрочем, ей
действительно было не до аукционов. И вот она здесь...
Мы почти неразлучно провели весь долгий апрельский день, и когда
солнце склонилось к закату, нам уже казалось, что мы знакомы целую
вечность. Вечерняя заря застала нас одиноко стоящими рука об руку возле
шлюпбалок на верхней прогулочной палубе, и рассеяно взиравшими с высоты
23-х метров на океанскую зыбь.
... - Да, пока не забыла! - вставила вдруг Мэри, подняв глаза к небу,
где в густеющей синеве вспыхивали первые звезды, - Ты, помнится, сказал,
что у нашего солнца десять планет. Но ведь их восемь, я точно помню.
Последняя - Нептун?
- Последние две еще не открыты. - улыбнулся я, наблюдая за ее
реакцией, - Через 18 лет, в 1930-м году, некий молодой американец откроет
девятую планету. Ее назовут Плутоном. Спустя еще некоторое время выяснят,
что там не одна, а целых две планеты, обращающиеся вокруг общего центра
масс. Вторую назовут Хароном.
- Вот опять! - негромко воскликнула Мэри, вонзив в меня растерянный
взгляд, - Я опять не пойму, шутишь ты, или серьезно...
- С тобой я и сам не всегда это понимаю. - ответил я уже без смеха,
прямо глядя в ее широко распахнутые, и без того огромные глаза, - И как
мне быть дальше - я уже совсем не понимаю...
- Мне кажется, ты не можешь лгать. - сказала она после некоторой
паузы, и зардевшись маковым цветом, потупила взгляд, - Ты тогда так
кинулся за моей шляпкой, даже не подумав о себе. Такие люди не
обманывают... Конечно нет! Скажи... Вот мы послезавтра сойдем на берег - и
все? Мы больше не увидимся? Никогда, никогда?...
- Почему ты так думаешь?
- Потому что... Не знаю. Мне кажется, я чувствую это. Понимаешь, так
не бывает... Ты слишком необыкновенный, чтобы быть правдой. А сказка
всегда кончается, и кончается скоро. Ты все обо мне угадал... Нет,
наверное, не угадал, а просто знаешь. Сколько помню себя - я всегда одна.
В детстве, в пансионе, даже с подругами. А когда умер отец... Но я
привыкла. Привыкла, что для меня на всем свете не горит ни одно теплое
окошко, нет ни одной волшебной двери, за которой можно забыть обо всем, и
ни одной груди, на которой можно выплакаться... Я привыкла. Я почти
поверила, что именно так и должно быть, потому что иначе просто не бывает!
Потому, что имеющий глаза - да видит, потому, что нас учили в пансионе -
Бог терпел, и нам велел, человек рожден для страданий, а земля - юдоль
горя и слез! И вдруг - появляешься ты, как... Не знаю кто. Просто что-то
светлое и яркое. Совсем другой, совсем особенный - я сразу поняла это. И
испугалась. Так, что даже сбежала тогда...
Она замолчала, нервно комкая повязанный вокруг шеи шарф, и я,
разряжая наэлектризованную тишину, спросил:
- Больше не испугаешься?
- Нет. - она подняла взгляд, - Хотя теперь ты знаешь обо мне все, а я
о тебе - ничего. Ты говорил сегодня так много, и так жутко интересно, но о
себе не сказал ни слова. Почему? Я вижу - тебя гнетет что-то, как бы ты не
скрывал и не старался казаться веселым и бесшабашным - я вижу, что тебе
плохо. Зачем ты едешь в Америку, от кого бежишь? А может... - Мэри
понизила голос до шепота, - Я не знаю, что и подумать...Может, ты шпион
какой-нибудь?...
Я невесело рассмеялся:
- Еще какой...
- Ну и пусть! Значит, так сложилось...Ты не можешь быть плохим
человеком, я знаю. Расскажи мне о себе все.
- Не сегодня. - я взял ее за руки, повернув лицом к себе, - Это очень
долгая история, а уже поздно.
- Ну и пусть! - повторила Мэри, смело вскинув голову, - Я уже большая
девочка, классные дамы за мной давно не шпионят, а здесь... Разве нас
кто-то торопит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20