Спокойней, думай
головой, а не кулаками. Конечно, отхлестать его по щекам прямо в редакции
было бы огромным удовольствием. Но тогда все задуманное рухнет. Нужно
смириться. Нужно вытерпеть все".
Держа в руке чашу, Джил медленно побрела домой и по пути дочитала
газету. Оказывается, Бегг злословил, клеветал и порочил не только ее. Сам
Файбрас, весьма благородно отозвавшийся о ней, тоже подвергся нападкам - и
издателя, и читателей. Страничка "Вокс попули" была заполнена их письмами,
критикующими политику главы государства.
Джил уже миновала лощинку меж двух возвышенностей и поднималась
извилистой дорожкой на следующий холм, когда сзади послышался чей-то
голос. Обернувшись, она увидела Пискатора. Широко улыбаясь, японец догонял
ее. Он заговорил на превосходном английском, как истый питомец Оксфорда.
- Добрый вечер, гражданка. Позвольте мне сопутствовать вам.
Совместный путь будет короче и приятнее, не так ли?
Джил натянуто улыбнулась. Он говорил очень серьезно, с изысканной
вежливостью семнадцатого столетия. Водруженный на голове цилиндр из рыбьей
кожи с загнутыми вверх полями, похожий на убор пилигрима из Новой Англии,
довершал общее впечатление старомодности. На полях шляпы светлыми мушками
сверкали ряды мелких алюминиевых фигурок. С плеч Пискатора спускалась
черная закрытая блуза, темно-серый кильт и красные сандалии завершали его
туалет. На плече он нес бамбуковую удочку, в руке держал цилиндр-кормушку,
прижимая локтем к боку несколько свернутых в трубку газет.
Для японца он был довольно высокого роста - его макушка доставала
почти до носа Джил. Правильные и тонкие черты лица напоминали скорее
европейца, чем азиата.
- Полагаю, вы уже прочитали газету? - спросила Джил.
- К сожалению, целых три. Но ничуть не удручен. Как предупреждал
Соломон в Притче ХХ14-9: "То - мерзость человеческая!"
- Я бы предпочла сказать - людская, - заметила она.
Он посмотрел на нее с недоумением.
- Но ведь?.. Ах, да, понимаю. Вы, очевидно, подразумеваете под
человеком мужчину. Но это слово обозначает и мужчин, и женщин, и детей.
- Да, я знаю, - она стояла на своем. - Я знаю. Тем не менее,
говорящие всегда относят его к особам мужского пола. А когда речь идет о
людях, то действительно имеют в виду и женщин, и мужчин.
Пискатор глубоко вздохнул. Джил ожидала нейтральное - "Ах, так!", но
вместо этого он неожиданно сказал:
- У меня в сумке три отличные рыбины. Не знаю, как они называются
здесь, но по виду очень напоминают земных линей. Правда, те не так вкусны,
как хариусы. Водятся они в быстрых речках, очень верткие и сильные рыбки.
Джил заподозрила, что английский он изучал по "Руководству для
рыболовов".
- У вас нет желания разделить со мной трапезу? К закату я приготовлю
рыбу, и мы съедим ее прямо с пылу, с жару. А к ней у меня найдется
бутылка-другая скулблума.
Так называлось местное вино, приготовленное из растущего на склонах
гор лишайника. Его заливали водой в пропорции один к трем, добавляли
высушенные и измельченные цветы железного дерева и все это перемешивали.
Смесь настаивалась несколько дней, приобретая пурпурный оттенок; тогда
вино считалось готовым.
Джил была в нерешительности. Обычно она предпочитала одиночество и, в
отличие от своих современниц, полагалась лишь на собственные силы. Но
сейчас ей пришлось вкусить уединения с избытком - ее одинокое путешествие
по Реке заняло четыреста двадцать дней. Лишь вечерами она ужинала и
разговаривала с случайными, совершенно чужими людьми. На берегах, мимо
которых шел ее путь, обитали десятки миллионов - но она не увидела ни
одного знакомого лица. Ни одного!
Правда, в течение дня она редко приставала к берегу и рассматривала
людей лишь издалека. Вечерние контакты также были весьма ограниченными. В
том состоянии душевного смятения, что терзало ее, она могла так легко
пропустить, не заметить людей, которых любила или отличала на Земле. А кое
с кем Джил была бы не прочь здесь встретиться.
Больше всего она тосковала по Марии. Что чувствовала девушка, узнав о
смерти Джил - своей любовницы (любовника?) - вызванной ее беспричинной
ревностью? Не привело ли Марию ощущение вины к собственной гибели? Она
была подвержена мании самоубийства и неоднократно угрожала покончить с
собой, принимала какие-то пилюли, но каждый раз ухитрялась вовремя
получить врачебную помощь. За их совместную жизнь она трижды была близка к
смерти.
Нет, скорбь и самобичевание вряд ли тянулись у нее дольше трех дней.
В последний раз она проглотила таблеток двадцать барбитурата и тут же
вызвала к себе одного из близких друзей (Джил полагала - любовника). У нее
мучительно сдавило сердце - вот сучка! Тот отправил ее в больницу, ей
сделали промывание желудка, дали противоядие. Джил часами дежурила у
постели что-то бессвязно бормотавшей Марии; девушка казалась одурманенной
лекарствами - и, тем не менее, обдуманно манипулировала чувствами своей
подруги. Никакой благодарности к Джил она, конечно, не испытывала. Эта
сучка-садистка не раз позволяла себе оскорбительные выпады, а потом
клялась, что ничего не помнит.
После больницы Джил решилась забрать ее к себе, даже не подозревая,
чем это кончится. Она нежно ухаживала за ней, а потом... Разве она могла
это вообразить! Сейчас Джил лишь посмеивалась над собой, хотя и не без
горечи. Тогда же, тридцать один год назад, после жесточайшей ссоры, она в
ярости выскочила из дома, села в машину и помчалась по дороге, не обращая
внимания на красный свет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148