Герберт Джордж Уэллс
Яблоко


Рассказы Ц

Герберт Уэллс
Яблоко

– Я должен от него отделаться, – проговорил сидевший в углу купэ человек, неожиданно нарушая молчание.
М-р Хинклиф плохо расслышал и поднял голову. Он поглощён был восторженным созерцанием привязанной к его портплэду портплэд – дорожная сумка или чехол для пледа или постельных принадлежностей

форменной фуражки, видимого и осязаемого знака только что полученной им должности в колледже – поглощён был восторженной оценкой красот фуражки и приятными мечтами, которые она пробуждала в нём. Ибо м-р Хинклиф только что выдержал испытание при Лондонском университете и ехал, чтобы занять место младшего помощника в начальной школе в Холмвуде – положение весьма почтенное. Он воззрился на своего попутчика, сидевшего в дальнем углу купэ.
– А почему бы не отдать его кому-нибудь? – спросил тот. – Отдать? В самом деле, отчего бы и не отдать?
Это был высокий, тёмноволосый мужчина, с загорелым, но бледным лицом. Он сидел, скрестив руки на груди и протянув ноги на противоположное сидение. Не отрывая глаз от кончиков ботинок, он пощипывал опущенный книзу чёрный ус.
– Отчего бы не отдать? – повторил он ещё раз.
М-р Хинклиф кашлянул. Незнакомец поднял глаза – странные, тёмно-серые глаза – и с минуту невидящим взором смотрел на м-ра Хинклифа. Потом лицо его оживилось.
– Да, – медленно произнёс он. – Отдать – и делу конец.
– Боюсь, я не совсем понимаю вас, отозвался м-р Хинклиф и снова кашлянул.
– Не совсем понимаете меня? – совершенно машинально повторил незнакомец, переводя свои необыкновенные глаза с м-ра Хинклифа на портплэд с нарочито демонстрируемой фуражкой и обратно на смущённое лицо м-ра Хинклифа.
– Вы так лаконичны, – оправдывался м-р Хинклиф.
– А почему бы мне и не быть лаконичным? – переспросил незнакомец, продолжая думать о своём. – Вы – по научной части? – повернулся он к м-ру Хинклифу.
– Я – из Лондонского университета, – с нескрываемой гордостью ответил м-р Хинклиф и нервно пощупал свой галстук.
– Стало быть – в погоне за знанием, – сказал незнакомец и, неожиданно спустив ноги на пол, упёрся руками в колени и уставился на м-ра Хинклифа, словно никогда не видал человека, занимающегося наукой. – Да, – повторил он и помахал указательным пальцем. Потом поднялся, достал из сетки чемодан и раскрыл его. Молча вынув оттуда что-то круглое и завёрнутое несколько раз в серебряную бумагу, он осторожно развернул и протянул м-ру Хинклифу… маленький, гладкокожий, золотисто-жёлтый плод.
М-р Хинклиф широко раскрыл глаза и разинул рот. Он не сделал никакой попытки взять протянутый предмет, хотя незнакомец на это как будто рассчитывал.
– Это, – начал странный незнакомец, очень медленно произнося слова, – яблоко с Древа Познания. Взгляните – маленькое и яркое, и чудесное – Познание – и я отдаю его вам.
Рассудок м-ра Хинклифа с минуту мучительно работал, но вдруг всё объясняющая мысль: «Сумасшедший!» – вспыхнула в мозгу и осветила создавшееся положение. С сумасшедшими надо соглашаться. Он слегка склонил голову на бок.
– Яблоко с Древа Познания, вот что! – проговорил он, тонко притворяясь заинтересованным, и посмотрел на своего собеседника. – Но отчего бы вам самому не съесть его? И как оно попало к вам в руки?
– Оно у меня уже третий месяц. Оно не портится, – всегда такое же красивое и гладкое, и спелое, и желанное, каким вы видите его сейчас. – Он опустил руку на колено и, задумавшись, смотрел на яблоко. Потом снова стал заворачивать его в бумагу, как бы отказавшись от мысли отдать его.
– Но как оно досталось вам? – задал опять вопрос м-р Хинклиф. – И почему вы знаете, что это в самом деле плод с того Древа?
– Я купил его, – начал незнакомец, – три месяца тому назад, – за глоток воды и корочку хлеба. Мне отдал его – за то, что я спас ему жизнь, – один армянин. Что за дивная страна! Первейшая из всех стран! Страна, где и по сей день цел ковчег Ноя, погребённый в ледниках Арарата. Человек, о котором я говорю, вместе с другими бежал от напавших на них курдов, – и забрёл в пустынное место в горах – место, куда обычно не добирается человек. Спасаясь от погони, они вышли, среди горных вершин на склон, поросший зелёной, острой как лезвие ножа, травой, которая безжалостно резала и хлестала. Но курды гнались за ними по пятам, и ничего не оставалось, как войти в траву. Хуже всего было то, что тропинки, которые они прокладывали ценою своей крови, облегчали путь преследователям. Беглецы были все перебиты, за исключением этого армянина и ещё одного, Он слышал вопли и крики своих друзей и шорох травы под ногами курдов, – трава была высокая, выше роста человеческого. Потом – опять крики – и всё затихло. Он замер, не понимая в чём дело; снова побежал, израненный и окровавленный, пока не добрался до каменного обрыва над пропастью; тогда, обернувшись, он увидал, что трава охвачена огнём и дым отделяет его от врагов.
Незнакомец приостановился.
– И что же? – спросил м-р Хинклиф. – И что же?
– Он лежал истерзанный, истекая кровью, – кровь лилась из порезов от острой травы, – а камни, на которых он лежал, горели в лучах заходящего солнца, всё небо было как расплавленная медь, и дым от пожара плыл в его сторону. Он не решался оставаться там. Не смерть, а мучения были страшны! Вдали, по ту сторону дымовой завесы, продолжали раздаваться крики и вопли. Женские вопли. Он пополз среди скал по ущелью, поросшему кустами и высохшими ветками, которые кололись, как шипы, скрытые в листве, – и так полз, пока не скрылся, наконец, в складках одного гребня.
1 2 3 4