решительных и сильных людей в сотнях вариаций «Голубой лагуны»; «Шейха», подаваемого горяченьким в его родной пустыне. Дикий Дальний Запад исчерпал все свои сюжеты, и тогда из старых вывели новые. И вывели соответственно. Пока людская изобретательность неистощимо удовлетворяет спрос на вариации все тех же старых тем, нет причины, почему бы бесконечно не производить самый ходкий товар – все эти наивные фильмы, реалистические с виду и легковесные и условные по мысли, где воздается за подлость и предательство, вознаграждается самоотверженность, вовремя спасается добродетель и изображается настоящая любовь, где все в свое время – и цветочки и ягодки. Выступления комиков в серии ловко придуманных забавных приключений тоже зависят только от появления актеров со столь редким природным даром. (Как редко встречается этот дар! Как он чудесен!) Но как бы редко ни появлялись такие актеры, их будут находить, и кинематограф будет ждать и приветствовать их, даст им небывалый успех и, запечатлев, сохранит о них память.
Кроме этих первых, уже привычных и устоявшихся сфер использования кино, критически настроенное и проницательное меньшинство усматривало и другие возможности. Я не говорю здесь об очевидной пользе, которую оно может принести образованию: стоит только приспособить его для класса и аудитории. Система просвещения прогрессирует с осторожностью, и все же, кажется, нет причин отрицать, что это происходит; примерно за тридцать лет «учебный фильм» мог бы стать признанным средством обучения. Но с самого начала было очевидно, что большая часть возможностей кино не используется, и пытливые умы искали способы разведать эти неизвестные области. Именно в этих по-настоящему новых областях люди, которые переросли обычные экранизации, и видят наиболее интересные перспективы сегодняшней кинематографии. Возможно, многие из этих первых исследователей не совсем осознают обширность той области, в которую они вторгаются. Возможно, многие из их первых экспериментов были наивны и несовершенны. Кроме того, одно время их предприимчивость сдерживалась колоссальным коммерческим успехом обычной псевдореалистической постановки. Кинематограф слишком преуспевал, чтобы позволить себе поощрять какие-либо рискованные опыты. Он даже препятствовал им. Второстепенные новшества, которые вносили бы в кинематограф дух критики и соперничества, были нежелательны.
Эти подлинные пионеры были по большей части молодыми и неизвестными людьми, и от романистов и драматургов, достигших какой-либо популярности, они не получали поддержки и ободрения. Мы выработали собственные приемы и приспособились к прежним ограничениям. Наша карьера была обеспечена. Прибыльно торгуя «правом на экранизацию» уже написанных нами вещей, мы тем охотнее закрывали глаза на то, что мы немало еще могли бы сделать для кино. От нас хотели слишком многого, думая, что мы будем приветствовать появление новых путей, расширяющих возможности искусства и обогащающих его. Некоторые из нас говорили: «Это дело не для нас, какими бы его возможности ни были… если только вообще эти возможности есть…"; другие считали, что это – всего лишь жалкое ремесло, тогда как мы служим подлинному искусству. Мы были слишком предубеждены во всех отношениях, чтобы думать по-иному. В рамках литературы мы научились справляться со значительными трудностями в выражении идей и эмоций; было страшно даже подумать о том, что придется учиться заново. Мы знали, как передать многое из того, что хотели сказать, посредством печатного слова или театральной сцены и актерских реплик, как сдобрить все это «стишками» или предисловием, и нас лишь с большим трудом можно было убедить, что кино обладает большей глубиной воздействия, силой и красотой, более тонкими и действенными выразительными средствами, чем старые, надежные средства, имевшиеся в нашем распоряжении.
И все же иные из нас, раздумывая бессонными ночами, нашли в себе силы забыть грубо сделанные, пустые коммерческие фильмы, которые мы видели, и хоть отчасти представить себе, какое великолепное и могучее искусство окажется в руках наших счастливых преемников. Во-первых, это – эффектное зрелище. Не остается никаких ограничений, неизбежных на подмостках, на театральной сцене или арене цирка. Во весь экран можно показать трепещущую былинку, или горную цепь с высоты птичьего полета, или панораму большого города. В один миг мы можем переходить от бесконечно большого к бесконечно малому. Тысячами способов можно дать документальную, реалистическую или условную картину; она может приближаться к «абсолютным» формам и уходить от них. Появилась возможность отделить цвет от формы. Цвет в кино уже не таков, как в реальной жизни, где он сбивает с толку и создает бессмысленные сложности для зрения. Отдельные детали черно-белого изображения можно дать в цвете, чтобы подчеркнуть их, смягчить или окрасить все в радостный тон.
Цвет может быть использован для того, чтобы выделить мелкие подробности, обратить на них внимание. Он может создавать иронию или гротеск на экране в связи и без всякой связи с изображаемым. Звук тоже приобретает самостоятельность, и автор использует его по своему усмотрению. Пока звук не имеет прямого отношения к действию, он может звучать приглушенно или вводиться в качестве гармоничного, но не навязчивого аккомпанемента. Потом он может постепенно завладевать вниманием. Эффективная синхронизация звука с изображением несложна и может быть осуществлена на практике в ближайшее время. Тогда кино и музыка сольются воедино.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44