Мяч страшно ослабел и нуждался в уходе.Одновременно я отдал приказ об аресте Мюниха и Кюртена.Но Кюртен сам ускорил события. Не получая в последнее время никаких указаний от Элиаса, он, войдя во вкус, решился на собственное преступление. Предупреждение вампира о том, что он будет в безопасности только пока следует его точным указаниям, не помогло.Убийство сорвалось. Девушке удалось бежать и донести полиции, предупрежденной уже мной.Рейхгольд-Элиас, услышав об аресте Кюртена, окончательно успокоился. Во-первых, он предупреждал его; во-вторых, почему бы тому и не объясниться? Я вполне разделяю уверенность Элиаса. что Кюртен его никогда не выдаст, да и кто, скажите, поверит такой странной истории?Но я отвел его в камеру, где раньше сидели Мяч и Рут, и заставил сознаться во всем… В кольце с изумрудом был тайник с пилюлей цианистого калия, достаточной даже для «вампира», я сам передал ему кольцо…Лично меня Кюртен не интересует. Пусть он остается убийцей и ведется процесс. Я, по всей вероятности, выйду в отставку. Прошу вас заметить только одно: если кто-нибудь из вас захочет предать гласности рассказанное мной, то я совершенно спокойно откажусь от всего. Раз выполнен божеский суд, то человеческому суду нечего делать. Это мое мнение, а я не привык, чтобы его кто-нибудь оспаривал.В заключение могу добавить, — Горн улыбнулся и закурил папиросу. — Мне очень неприятно, что в интересах дела я вынужден был дать Рут такое резкое интервью, в котором волей-неволей обидел моих товарищей по работе. Вам, конечно, господа, теперь не надо объяснять, что я, наоборот, самого лестного мнения о моих коллегах и могу сказать, что их помощь была для меня чрезвычайно важна. В особенности инспектора Шульце и инспектора Зоммера. Как я уже сказал, его работа, проведенная с такой выдержкой, тактом и хладнокровием, дала ему полное право на повышение.Что касается вас, сэр Мун, то должен сознаться, что я до сих пор не могу простить себе вынужденной шутки, которую себе позволил при нашем разговоре об инспекторе Рейхгольде. Вы совершенно справедливо нашли его подозрительным, но вы понимаете теперь, почему тогда я не мог признаться вам, что вполне разделяю ваше отношение к нему. Я мог бы этим повредить всему делу, одним неосторожным движением разорвать всю хитро сплетенную паутину. В тот момент, когда вы пожалели об отсутствии Мяча, я больше чем кто-либо думал о нем и ждал его возвращения.
Когда Горн кончил свое повествование, шеф полиции встал и, сопровождаемый Мячом и инспектором Муном, вышел из кабинета, оставив заплаканную Рут вдвоем с Усталым Сердцем.— Ну, что вы мне теперь скажете, Рут, — заметил Горн, пристально и ласково глядя на девушку, — если я все-таки, несмотря на все сплетни и слухи обо мне, попрошу вас стать моей женой? Или, может быть, у вас есть еще какие-то сомнения относительно моей семейной жизни? Скажите, например, не показывала вам моя «жена» карточку, изображавшую меня в окружении большого семейства? Да? И это вас, конечно, сразу же убедило в истинности ее слов? Ну, конечно. Однако я все же должен вам заметить, милая Рут, что это очень и очень устарелый фотографический трюк, используемый ежегодно газетами всего мира в традиционный день первого апреля. Обманный день. Берутся две-три фотографии, вырезаются, склеиваются и снова переснимаются. Эффект иногда получается поразительный. При помощи фотографии можно, например, сделать вас женой Кюртена или доктора Миллера.— Я предпочитаю быть женой комиссара фон Горна, не на фотографии, а в жизни, — улыбнулась Рут, — не будем больше говорить об этом, Олаф. Могу только сказать, что я… — девушка запнулась, — я давно люблю вас, но гордость мешала мне сознаться в этом не только вам, но и самой себе. Одного только я не прощу вам никогда…— Статьи об огородничестве, — окончил за нее Горн. — Она вам пригодится, когда я выйду в отставку и куплю имение…
О процессе Кюртена долго будут спорить, говорить и писать газеты. Кажется, нет такого нераскрытого преступления за последние пять-шесть лет, не приписываемого теперь дюссельдорфскому убийце, которому теперь нечего терять. Если бы его спросили, не он ли убил какого-нибудь человека, жившего сто лет тому назад — то Кюртен мог бы со спокойной совестью принять на себя и это убийство.По последним газетным сведениям, число приписываемых ему преступлений достигло уже внушительной цифры — пятьдесят три. Сюда, между прочим, кажется, вошли преступления, совершенные и в тех местностях, где Кюртен не только никогда не бывал, но о которых даже не имел никакого представления. Имея такого драгоценного преступника, как Кюртен, соглашающегося на все, трудно удержаться от искушения навязать ему участие во всех загадочных убийствах последнего времени. Глава 25.ТО, О ЧЕМ ПИШУТ И О ЧЕМ НЕ ПИШУТ Газеты всего мира были переполнены сообщениями о Кюртене.Рут, занятая приготовлениями к предстоящей свадьбе, забросила газетную работу. Совершенно случайно ей однажды попалась в руки берлинская газета… Машинально она развернула ее и прочла последние сообщения о деле, которое сыграло такую важную роль в ее личной жизни.
Дюссельдорфская тайна раскрытаКак только в Берлине было получено первое телефонное сообщение, что арестованный в Дюссельдорфе Петер Кюртен является бесспорным виновником некоторых из тех кровавых преступлений, которые в течение нескольких месяцев волновали весь мир, в красивый прирейнский город помчалась туча газетных корреспондентов.Мы застали Дюссельдорф в большом волнении.Конечно, не в таком, в каком он был в 1929 году, когда, начиная с февраля, каждые две-три недели приносили весть о новом нападении на женщин, об убийствах, о трупах с 12-ю, с 19-ю колотыми ранами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42