— Вы не собираетесь жениться, инспектор?— Ненавижу женщин.— Удивительная неосторожность. Во-первых, я знаю одну молодую особу, которую вы, наверняка, уверяете в противном, а во-вторых, это дает мне лишний повод подозревать вас в…— Милостивые боги! — воскликнул Мяч.— Во всяком случае, вам нужно иметь в виду, что после свадьбы понадобится мебель, — неумолимо продолжал Горн.Мяч, наконец, сообразил, в чем дело, и не расспрашивая больше ни о чем, выкатил из гаража автомобиль.
В маленьких палисадниках на клумбах и грядках зазеленели первые побеги.Солнце брызгами разбивалось о стекла в тюлевых занавесочках, темной парчой наряжало фикусы и шаловливыми зайчиками разбегалось по выскобленному полу в пестрых дорожках.В мастерской, загроможденной досками, верстаками и рамами, приятно пахло свежими стружками.Хозяин — угрюмый старик с лицом, заросшим щетиной, мрачно стругал доску, не желая вступать в разговоры.Горн не хотел почему-то сразу приступить к делу, и несчастному Мячу пришлось на самом деле заказывать мебель, объяснять и выбирать рисунки.Окончив переговоры, он, колеблясь, отдал столяру довольно крупный задаток, но, поймав многозначительный взгляд Горна, тотчас успокоился.Столяр, в свою очередь, получив деньги, сделался более приветливым.— Неужели вам приходиться работать одному? — спросил его Горн. — Разве у вас нет детей?— Нет, господин… впрочем, есть один, да лучше бы его и не было.— Лентяй?— Никуда негодный человек, бродяга. Видите ли, удрал из дому еще мальчишкой, лет десять пропадал невесть где, потом приехал, пробыл дома около двух месяцев и опять исчез неведомо куда.— Чем же он занимается?— А Бог его знает. Намучился я с ним довольно. Теперь уже рукой махнул. Взрослый парень — я за него не ответчик. Да и не родной сын он мне.— Да, тяжело работать одному на старости лет, — вставил соболезнующе Мяч. — Но вы ведь женаты?— Да, заболела вот моя старуха, который день валяется.— Что с ней?— А кто ее знает? Вот доктор был, прописал лекарство. Деньги стоит большие, а толку мало.— Позвольте, я осмотрю больную, — предложил Горн, вставая.— Мой товарищ — доктор, — подхватил Мяч.— Ни к чему это, господин. Ей и так хорошо. На докторов денег не напасешься.— Да я и не собираюсь брать с вас денег, — улыбнулся Горн. — Я приехал к вам в город по личным делам и не гонюсь за пациентами. Осмотрю просто в виде дружеской услуги.— К чему вам беспокоиться. Я не люблю так…Мяч прищурился и внимательно посмотрел на хозяина. В его нежелании показывать больную было что-то странное.— Я тоже, может быть, соберусь заказать вам мебель, — продолжал Горн, — тогда и сосчитаемся. Больная у себя?И, не дожидаясь ответа, он отправился из мастерской в квартиру.Столяр волей-неволей вынужден был показать ему дорогу, недовольно ворча что-то себе под нос.Горн прошел через небольшую залу с ореховой мебелью, обтянутой плюшем, с развешанными по стенам олеографиями в дешевых золоченых рамах, с геранью и канарейками на окнах — характерной обстановкой зажиточного немецкого бюргера.Не желая, чтобы столяр успел предупредить жену, комиссар первым постучал в дверь спальни.— Войдите, — услышал он слабый голос, — кто там?Эльза Шлеман лежала на высокой кровати и вопросительно смотрела на вошедшего запавшими воспаленными глазами.— Доктор Валлер, — представился Горн. — Я случайно зашел в мастерскую вашего мужа и, узнав о вашей болезни, решил навестить вас.— Мне очень плохо, доктор, наверное, уже ничего не поможет. Разве вы меня знали раньше?— Так, слышал кое-что. Ваше девичье имя Эльза Карстон? Разрешите?И Горн с уверенностью популярного доктора стал осматривать больную.Она не преувеличивала тяжести своего состояния. Пожилая, но все еще красивая женщина умирала самым мучительным образом. Сильная худоба, обострившая лицо и тело, круги под глазами и влажная зеленоватая кожа, отделявшаяся при малейшем прикосновении хлопьями.Человек, хорошо знавший Горна, заметил бы, как тот еле заметно вздрогнул. Но в комнате, кроме больной, никого не было: столяр остался в гостиной с Мячом, быстро сообразившим, что комиссар хочет поговорить с хозяйкой наедине. Инспектор умело отвлекал хозяина разговорами, не пуская его к жене.— Сколько раз у вас был уже кровавый пот? — спросил Горн.Больная удивленно взглянула на него.— Вы знаете эту болезнь? Господин Фридрихсон, который был у меня, очень удивился и…— Да, я знаю, что это такое, — горькая складка прорезала высокий лоб доктора, — когда вы заболели?— Неделю тому назад. Я простудилась и начала кашлять…— Принимали ли вы что-нибудь от кашля?— Сперва я выпила на ночь малины. Я ведь не привыкла лечиться, ну и не обращала никакого внимания на всю эту историю. А потом, ночью, как-то голова очень болела, кошмары душили, я проснулась, а у меня на теле — верите ли, доктор — капли крови выступили. Разве это бывает от простуды?— И вы никуда до этого не выходили, припомните… И ничего не принимали, кроме малины?— Не помню, может быть, я съела что-нибудь… Нет, уж, наверное, такая моя судьба.Горн небрежно просматривал стоявшие на столике около кровати лекарства.— Строфантин, лавровишневые капли, перегорикум… а вот же у вас еще и малина.— Да, это та самая, доктор. Я послала в аптеку нашего Якоба, разносчика. Этот плут зашел ко мне, как раз в то время мужа дома не было. Уже не знаю, Якоб ли зажилил лишний пфенинг или аптекарь поскупился, только малины оказалось на одну заварку. Там, в пакете, только одна ягодка осталась.— Дышать трудно? — осведомился Горн.— Ох, как трудно. И так голова кружится и сердце замирает… Сейчас вот мне немного лучше, а три дня прямо без памяти лежала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42