Не могли ли остатки погибшей Атлантиды способствовать расцвету культуры этрусков?
Элойз глядела на него как зачарованная.
— Какая блестящая идея — сопоставить две этих культуры! — Восхищенный взгляд однако мало соответствовал ее истинным мыслям.
— Самое лучшее в нашей дружбе то, что она не имеет ничего общего с грубым материальным миром, — сказал Гордон.
— Что вы хотите этим сказать?
Она наклонилась к нему и тем самым невольно напомнила ему Третнера… Неприятное сопоставление!
— Я думаю… — он снял крошку пирожного с брюк, — мы никогда не оскверним наш союз чувственной любовью.
— Ого! — Элойз Ван Ойн откинулась на спинку стула. — Совершенно верно, сэр! — она произнесла эти слова сладким, приятным голосом и с таким удовлетворенным видом, что обманула бы кого угодно, даже человека, душа которого была созвучна ее душе.
— Полная гармония симпатий и родство душ могут преодолеть все чувственные впечатления, даже если они необычайно сильны.
Миссис Ван Ойн посмотрела на него с нежной улыбкой. Она всегда поступала так, когда не вполне понимала смысл речей собеседника, в особенности, когда он парил в высотах духовности.
— Душа — самое возвышенное и красивое что есть на свете, — заметила Элойз, якобы погруженная в размышления. — Большинство людей слишком бесчувственны, чтобы понять это. К сожалению, никто не поймет наших отношений. Ведь обычно человек не может раскрыть свою душу и показать свое внутреннее «я». Мы вынуждены инстинктивно сторониться людей, всецело погрязших в мире материального благополучия.
Она глубоко вздохнула, будто испытала уже много горя в жизни, и ее нежная душа была изранена грубым вторжением из внешнего мира. Элойз по некоторым признакам пыталась понять, раскрыл ли Гордон свое «я» и зазвучала ли в его душе чарующая музыка любви. Она боялась пробуждения его души, ибо до сих пор трудно было вернуть его из царства безмерной духовности в мир грубой действительности.
— Гордон, вы уже не раз говорили о вашей двоюродной сестре в Австралии, — быстро сказала Элойз, стараясь придать беседе более земной характер. — Она, несомненно, очень интересная особа. Расскажите мне о ней побольше. Я охотно слушаю ваши рассказы о родных. Они мне очень симпатичны; все, что так или иначе связано с вами, привлекает меня. — Она дотронулась до его колена.
Никакая другая женщина не посмела бы этого сделать… Он тотчас позвал бы полицию. Но Элойз! Он дружески прикрыл ее руку своей.
— Я мало о ней знаю. Мне известно только, что у нее был ужасный роман с неким Демпси. Теперь, по-видимому, она живет нормально. Я всегда отчасти интересовался ее судьбой, писал ей письма, давал хорошие советы и посылал полезные книги. Я придерживаюсь того мнения, что молодая девушка скорее послушается совета мужчины, чем женщины. Когда, собственно, мы говорили о ней? Ах, да, вспомнил: во время последней встречи в моем доме… Мы беседовали о сути собственного «я».
— А какой у нее цвет лица — светлый или смуглый? — этим вопросом Элойз быстро и остроумно оградила себя от метафизики.
— К сожалению, не знаю. Незадолго до смерти моя тетя писала, что Диана забыла Демпси, но все же хотела бы иметь его фотокарточку… Демпси уже тоже успел умереть. Вам не приходило на ум, как странны взаимоотношения между жизнью и смертью?
— Бедная девушка! Я отдала бы многое, лишь бы хоть раз увидеть ее.
Гордон покачал головой и любезно улыбнулся.
— Не думаю, что это когда-нибудь произойдет.
Глава 3
Чейнэл Гарден — одна из тех незаметных улиц, которые нельзя отыскать без помощи жителей близлежащего района. Лишь полисмены знали, где она находится.
Мистер Гордон проживал там в угловом доме с садом, из-за чего, по-видимому, она и называлась «Гарден», так как других садов на улице не было. Да и он, собственно, не заслуживал такого названия, ибо был совсем невелик, Дом — последний по левой стороне, считая с Брок-стрит — был из красного кирпича. Окна большого рабочего кабинета Гордона пестрели разноцветным стеклом и походили на церковные.
В это святилище никто не смел заходить без особого приглашения хозяина. Тяжелая дубовая дверь была обита толстой материей, чтобы ни один звук не проникал внутрь в то время, как мистер Гордон изучал «Экономист» и «Страховое обозрение». С утра он читал «Таймс», но вечер посвящал социологическим наукам. Ницше был его любимым автором, и перед сном он брался за «Генеалогию морали».
Гордон вышел из авто, заплатил по таксе и дал шоферу десять процентов чаевых, что было им уже заранее высчитано с величайшей точностью (иногда, правда, он несколько ошибался, большей частью, в свою пользу). Он медленно поднялся по лестнице и открыл дверь. Это было частью ежедневного ритуала. Третнер взял его шляпу, палку и перчатки.
Гордон по обыкновению спросил:
— Есть для меня письма?
— Да, сэр, — как обычно ответил Третнер. — И… — он поперхнулся.
Но мистер Сэльсбери уже заметил четыре больших чемодана, занимавших почти всю прихожую.
— Что это означает? — спросил он пораженный.
— Сегодня после полудня приехала молодая барышня, сэр! — У слуги перехватило дыхание.
— Приехала… молодая барышня? — Какая барышня?
— Мисс Диана Форд, сэр!
Гордон наморщил лоб. Он где-то слышал это имя в связи с какими-то обстоятельствами. Форд… Форд… знакомая фамилия.
— Ага! Мисс Диана Форд из Австралии!
Его двоюродная сестра! Мистер Гордон снисходительно кивнул головой. Все Сэльсбери всегда были вежливыми людьми, и чувство гостеприимства в нем еще не заглохло.
— Передайте мисс Форд, что я вернулся и буду рад видеть ее в моем рабочем кабинете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49