он узнал след
сандалий, тех самых, которые прислала матери в подарок Сефна. А вот следов
малышей он нигде так и не нашел.
И, вглядываясь в воду, в поросшие мхом камни, он почувствовал, как
снова пробуждается к жизни, будто в душе разгорелся яркий огонь, и впервые
за последние два дня юноша ощутил неизъяснимое чувство радости - просто
так, оттого, что дышит и смотрит на мир. Он снова заглянул в воду,
расслабился и будто соскользнул в прохладную глубину, озаренную мягким
светом.
Какая-то часть Найла все же сознавала, что волосы у него мокрые, и
солнце обдает лучами спину, и колени жестко упираются в землю.
Другая же, совершенно обособленная, степенно плыла в тенистой
прохладе, неспешно, отрешенно, словно время остановило свой бег.
Вдруг вода неожиданно исчезла, и оказалось, что он смотрит на своего
брата Вайга. Тот лежал на спине - глаза закрыты, голова уткнулась в
корневище. По всему видно, что измотан: вон лицо какое осунувшееся,
посеревшее, будто безжизненное. Но ничего, дышит - грудь мерно вздымается и
опадает. Поблизости устроилась его верная оса, словно оберегая сон хозяина.
Мать сидит рядом, прихлебывая воду из чашки. Тоже устала донельзя,
лицо покрыто сетью темных морщин там, где пот смешался с дорожной пылью.
Найл сознавал, что это происходит на самом деле, только непонятно, где
именно. Как возникло видение, тоже неясно. Почему-то нигде не было двоих
малышек, а разомлевшие на солнце четыре паука имели не черную, а бурую
окраску.
Управляя своим внутренним зрением, юноша мог разглядеть их так же
тщательно, как если б сам стоял возле них. Туловища у пауков были
ворсистыми, а физиономии удивительно напоминали человеческие лица.
У пауков были большие черные глаза, взирающие на мир из-под нароста,
похожего на лоб. Чуть ниже помещался ряд глаз помельче, а еще ниже - другой
нарост, похожий на приплюснутый нос. Челюсти со сложенными клыками
напоминали бороды. Брюшина была меньших размеров и более подтянута, чем у
большинства их сородичей.
Когда один из пауков, поднявшись на передние лапы, повернулся
навстречу яростно сияющему солнцу, стало видно, насколько все-таки ладно
сложены эти твари. Им, несомненно, доставляло удовольствие нежиться на
солнце.
Прежде Найл ни разу не видел бойцовых пауков, но сразу же понял, что
это охотники, которым не составляет труда догнать любую добычу. Не укрылось
от юноши и то, что глаза у них есть еще и сзади - крупные, черные, дающие
круговую панораму обзора.
Пейзаж вокруг был во многом схож со страной муравьев. Зеленая равнина
с деревьями и кустами (на ближнем висели красные ягоды), пальмы и высокие
хвойные деревья. Но все это Найла сейчас не интересовало.
Он старался получше разглядеть пауков.
Удивительно, но он понимал, о чем сейчас думают бойцовые пауки. Они
привыкли настигать добычу, не дожидаясь, пока та сама угодит в сеть. Может,
поэтому их мысленный склад не так разительно отличался от человеческого,
как образ мыслей тех, кто караулит в засаде. Их склад можно было назвать
скорее активным, чем пассивным.
Вот этот, бархатисто-коричневый, с видимым удовольствием подставляющий
спину немилосердному зною, думает сейчас, сколько дней понадобится, чтобы
добраться до дома. Найл попробовал выяснить, что в понимании паука означает
дом, и тут же перед его мысленным взором встала поразительная картина.
Гигантский город, где сплошь невероятные, состоящие из одних проемов
строения, похожие на башни термитов. Между башнями натянута паутина -
волокна толстые, как веревки. А в одной из удивительных этих башен сидит,
будто в засаде, тварь, один взгляд на которую порождает во всех немой ужас.
Попытавшись уяснить себе ее сущность, Найл словно попал в огромный
темный зал, прочерченный толстыми гирляндами бесчисленных волокон белесой
паутины. А откуда-то из самого темного, занавешенного непроницаемыми
тенетами угла на него с холодным любопытством взирали два черных зрачка.
Юношу вдруг охватило безотчетное смятение, от которого его даже
бросило в дрожь. До этой секунды он ощущал себя просто отстраненным
наблюдателем, невидимым и неуязвимым.
А вот теперь, глядя на впившиеся в него из-за завесы глаза,
почувствовал, что, по сути, сам находится в этом зале, и его пристально
разглядывает бесконечно чужой, запредельный, беспощадный разум. Когда
смятение обернулось необоримым страхом, Найл невольно зажмурился. Видение
тотчас исчезло. Перед глазами снова была прозрачная вода, неподвижно
стоявшая в скользких мшистых стенах.
С опаской обернувшись, он облегченно вздохнул: никого поблизости нет.
Несмотря на дневную жару ему было холодно, да к тому же Найла не оставляло
ощущение, что те непроницаемые темные глаза, выглянувшие из густых тенет,
все так же цепко за ним следят. Прошло несколько минут, прежде чем образ
истаял окончательно.
Едва ощутив кожей солнечное тепло, юноша с удивлением понял, что
голоден. Два дня - вчера и позавчера - прошли как в забытьи, он почти
ничего не ел, даже не вспоминал о пище. Теперь аппетит вернулся.
Он ел не спеша, с удовольствием пережевывая сухие хрустящие хлебцы,
принесенные из Диры, и наслаждался роскошью - крупными глотками холодной
воды, которую можно пить вволю.
Наполнив фляжку, он улегся в тени терновника и расслабился, не забыв,
однако, предусмотрительно потыкать между корнями копьем:
1 2 3 4 5 6 7