Что же до вполне естественного профессионального самолюбия – то я его потешу немного позже. Обещаю.
– Ты – Моцарт сыскного дела! – пропел Борцов. – Можно сказать, фон Рихтгоффен частных детективов! Помнишь, кто такой фон Рихтгоффен*? – подозрительно уточнил он.

* Фон Рихтгоффен – Красный Барон, военный летчик, ас времен Первой мировой войны.

– Поразительное отсутствие пиетета к начальству, – ухмыльнулся Игорь. – Ты на самом деле считаешь меня полным тупицей?
– Ну, не полным… – лукаво протянул зам. – Но кто его знает, как сказывается на твоих драгоценных мозгах бурная деятельность…
– Вчера за мной «хвост» тянулся, – безо всякой видимой связи с предыдущим разговором сообщил Игорь.
Вадим присвистнул. Он сразу уловил мысль шефа.
– Хочешь сказать, клиенты «топтуна» навесили, чтобы не упустить ни малейшей детали? Думают, ты их куда-нибудь выведешь?
– Черт их знает, – вздохнул Разумовский. – Не нравится мне все это. Ты, Вадим, вот что… Ты пошли за мной человека, пусть походит, посмотрит, что и как. Только аккуратно, без шума и пыли.
– Обижаешь, начальник.
– И еще. Пошли-ка кого-нибудь вот по этому адресу. Пусть запомнит, Казанская Вероника Валентиновна – она рыжая такая, аж зубы ломит. Яркая. Красивая, с зелеными глазами. Ну, не перепутает, короче: такие женщины встречаются раз в сто лет.
– Подлизываешься к подчиненным? – лукаво прищурился Вадим. – Красавицами соблазняешь?
– Не соблазняю, а нагружаю дополнительной работой. Пусть походит и за ней, позапоминает, пощелкает интересные кадры. А особенное внимание прошу обратить на «хвост» за этой барышней – есть он, нет его, ну и так далее. А ты уж, будь добр, подсуетись, достань мне ее личное дело. Скорее всего я зря такую волну гоню, ну да береженого Бог бережет…

* * *

На них, счастливых, красивых и молодых, несущих за лапы громадного пухового мишку, оборачивались почти все, и Володя никак не мог понять, нравится ему это или нет. В одном он был уверен – никто из тех, кто знает его как преуспевающего бизнесмена, ведущего дела исключительно с японскими и южнокорейскими коллегами, не узнает его сейчас. Да он и сам себя не узнавал. И счастье этого необыкновенного дня немного омрачало то, что он никак не мог разобраться в себе. Ника была весела и совершенно очаровательна. Если тогда, в самую первую встречу, он посчитал ее наивной простушкой, неопытной и неуклюжей девочкой; если во время их второго свидания она была необыкновенно хороша, но слегка надменна и неприступна, то сейчас он чувствовал себя так, будто встретил старого друга. И то, что этот друг по совместительству был еще и молодой и красивой женщиной, загадочной и манящей, только усиливало его тягу.
Володя поймал себя на том, что совершенно не понимает, как обращаться с ней. Это же своеобразная ирония судьбы: найти единственную в мире женщину, с которой хочется быть самим собой, и не знать, что ей говорить. Прежде он прятался за шикарными букетами и дорогими подарками, ошеломлял своих подруг щедростью и небрежностью, с которой тратил большие деньги. Теперь он с тревогой спрашивал себя: «А что я сам могу дать ей?»
Будучи одиночкой, сражаясь за это одиночество на протяжении всей своей сознательной жизни, Володя не мог не понимать, что сейчас, в эти минуты, рушится весь его мир, с таким трудом созданный и отвоеванный. И если какая-то его часть рвалась навстречу новой жизни, то другая отчаянно протестовала. Володя не мог не понимать и того, что если он решится связать свою жизнь с другим человеком, если сделает это по доброй воле и исключительно из-за любви, то придется делиться всеми своими секретами и тайнами. А их у Даоса накопилось слишком много, и они слишком опасны, чтобы посвящать в них кого бы то ни было. А особенно эту зеленоглазую фею.
Поэтому он всячески сдерживал себя, стараясь не показывать, какая нежность охватывает его существо, когда он смотрит на нее, слушает ее серебристый легкий смех. Володя давно уже не слышал, чтобы кто-то так легко и непринужденно смеялся. Почти все знакомые и малознакомые люди ходили хмурыми и насупленными, объясняя свое вечно недовольное и раздраженное состояние неустроенностью нынешней жизни. Казалось бы, ему не остается ничего другого, кроме как уйти от нее сегодня и больше не возвращаться никогда, но тот, кто жил внутри его все эти годы – мудрый, расчетливый и хладнокровный Даос, – уже знал, что это-то и невозможно. Так случается со всеми, кто, почувствовав нечто настоящее, уже не соглашается на подделку.
Володя так давно не ходил по Киеву пешком, так давно не выходил из дому просто так, не по делу, что успел забыть, как много красивых мест есть в его родном городе. И хотя в обычный день ему многое бы не понравилось, но теперь он обращал внимание только на хорошее. Они медленно шли вниз по Андреевскому спуску, и все здесь им было мило. И небольшие здания, похожие на игрушки, и знаменитый «Дом Ричарда», чьи башенки сверкали в лучах солнца, и крохотные выставки под открытым небом – картины и статуэтки на маленьких столиках, лепившихся к стенам домов. На одном их этих столов расставили в несколько рядов фигурки из цветного стекла. Они подошли поближе, наклонились.
– Тебе нравятся какие-нибудь? – негромко спросил Володя.
– Все, – не задумываясь отвечала Ника.
– Тогда давай все и заберем, – весело предложил он.
– Не стоит. Все – не интересно. А вот выбрать какого-нибудь своего зверя не откажусь.
В глаза Володьке сразу бросилась рыжая кошка с зелеными глазами, выгнувшая спину.
– О! – воскликнул он. – Смотри, это же копия ты. Эту кошку я заберу к себе домой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77