ТОП авторов и книг ИСКАТЬ КНИГУ В БИБЛИОТЕКЕ
Где ждал ее Руф Кайнен и его друзья.
Над гибнущим в воде и пламени Рамором парила всемогущая Садраксиюгити.
Один из ее мечей был отсечен в кровавой схватке с Суфадонексой, но сам воин извивался всем телом, и в его широко открытых золотых глазах плескался ужас. За вечность, что была отведена Суфадонексе, он впервые испытывал боль.
Перерубленный пополам клешней могущественной богини войны, он не мог умереть, хотя и не мог длить это страдание.
– Смерти! – кричал он. – Это слишком больно! И равнодушно глядели на него белые бельма.
– Я обещал, что ты узнаешь, каково это, – прошелестел бог Судьбы.
– Смерти!
Но Смерть, нанизанная на лезвие, которым завершался хвост Шигауханама, тряпичной куклой висела на нем, и крохотные ручки и ножки грозного божества болтались, будто кукловод напился и вытворял со своей игрушкой нечто несусветное.
Садраксиюшти сомкнула клыки на теле Ажданиоки, и ее яд погасил пламя. Огненный бог взвыл от боли и попытался послать в сторону противницы волну пламени, но оно больше не повиновалось бессмертному. Оно боязливо жалось где-то за его спиной, а яд тек с распахнутых клыков, и каждая его капля убивала силу бога…
Кричал Улькабал, пытаясь убежать от неистового Шигауханама, но голубая кровь многорукого бога была холоднее, чем даже лед, которым он повелевал. И тело Улькабала замерзало, застывало. Погибало..
Это была невыносимая боль: он мечтал только о том, чтобы она прекратилась.
Тускло блестящие кривые клыки распахнулись – и это было похоже на улыбку Смерти, но он уже не чувствовал страха. Высшим милосердием представлялся ему последний удар.
На месте правого бока и руки зияла отвратительная рана, и дико болели не существующие уже пальцы, оставшиеся где-то там, внизу, вместе с верным раллоденом.
Ни одного выжившего из всего отряда, который вместе с ним карабкался на злополучный холм…
Он не знал, что творилось с этим несчастным миром. Но вокруг были только тела, тела, тела. Изувеченные, обезглавленные, перекушенные пополам исполинскими клешнями, утыканные шипами… И другие – черные, темно-синие, зеленоватые, многорукие, бронированные. Эта броня была пробита во многих местах, живые секиры и мечи отрублены, оторваны, разбиты; хвосты покалечены. Голубая кровь, всюду голубая кровь смешивалась с алой. И они превращались в какое-то божественное вино сиреневого цвета.
Это был напиток, который пили боги обоих миров…
/Что же он медлит?!/
Кайнен рубил, колол, крошил, уворачивался и уклонялся от клыков и серпов, свистящих иногда на волосок от его головы, он вонзал верный раллоден в черные равнодушные глаза и обрубал конечности, стараясь не обращать внимание на жгучую боль в тех местах, куда попал яд. Но так не могло продолжаться слишком долго. Он и без того был удивлен своей удачливостью…
Он лез на холм во главе отряда милделинов и раллоденов, которых с каждым шагом становилось все меньше. Они прокладывали путь к Городу, устилая его собственными телами.
Таленар еще успел поразить аухкана, на которого насели сразу двое его воинов. Видимо, ему удалось попасть в какую-то жизненно важную точку, потому что движения чудовища замедлились, и вскоре он скрылся под грудой человеческих тел…
А потом перед таленаром вырос гигантский воин врага. Аддон окинул его взглядом и понял, что этого монстра ему не одолеть – не то он слишком устал, не то просто человеку не под силу такой подвиг.
Монстр совершил странное движение верхними конечностями, и таленар с ужасом обнаружил, что у него нет правого плеча и руки…
Это была невыносимая боль и невыносимый страх. Он заслонил лицо левой рукой, чтобы не видеть свирепого противника, и луч заходящего солнца, отразившись от алого камня знаменитого перстня, еще одной кровавой каплей скользнул по черной броне.
/Ну же!/ Но клешнерукий внезапно сомкнул клыки и осторожно опустил его на землю.
И прямо над ним – он уже почти ничего не мог разглядеть за кровавым маревом – глаза в глаза…
– Руф!!! Сын мой!
Ледяная ладонь ложится на лицо. , На серо-синей коже руки отчетливо выделяется перстень с резным алым камнем. Крохотный огонек, словно свеча в ночи, по которой все заблудившиеся могут найти дорогу домой.
/Твое желание будет исполнено, смертный…/
Что-то гибкое, скользкое и милосердное забирается ему в сердце и устраивается там, убаюкивая и утешая.
/Серебряная ладья выплывает из кровавого тумана, и в ней он видит Либину – улыбающуюся, красивую, единственную женщину на свете.
Засыпай, omeц, ,
Пусть в прекрасный сон
Унесет ладья
Под хрустальный звон
На волшебный луг,
Где любезный друг…
– Спасибо, сынок, – шепчет Либина, обвивая его шею руками…/
6
Их оставалась жалкая горстка, державшая оборону у развалин крепости, в которой умирал Шигауханам.
Оборванные, грязные, потерявшие человеческий облик люди шли на приступ бывшей твердыни аухканов. И им, людям, было уже все равно, какой ценой достанется победа.
Потому что люди могут забыть себя во имя любви, но гораздо чаще забывают себя в ненависти.
Он стоял рядом со своими воинами, готовясь дорого продать жизнь.
Двурукий оглядел выживших масаари-нинцае несколько тагдаше, один жаттерон
/у подножия холма валялись искрошенные в щепки бираторы. и месгенеры, щедро окрашенные голубыми и алыми красками. И это было невероятно красиво/ ,
два алкетала, чьи переливающиеся панцири были слишком повреждены и потому уже не создавали никаких иллюзий, двое голгоцернов, пятеро или шестеро пантафолтов, истекающий кровью астракоре, опирающийся на хвост, на котором не осталось ни одного шипа, Шрутарх, Шанаданха и
/ – Зачем ты сюда пришел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108
Над гибнущим в воде и пламени Рамором парила всемогущая Садраксиюгити.
Один из ее мечей был отсечен в кровавой схватке с Суфадонексой, но сам воин извивался всем телом, и в его широко открытых золотых глазах плескался ужас. За вечность, что была отведена Суфадонексе, он впервые испытывал боль.
Перерубленный пополам клешней могущественной богини войны, он не мог умереть, хотя и не мог длить это страдание.
– Смерти! – кричал он. – Это слишком больно! И равнодушно глядели на него белые бельма.
– Я обещал, что ты узнаешь, каково это, – прошелестел бог Судьбы.
– Смерти!
Но Смерть, нанизанная на лезвие, которым завершался хвост Шигауханама, тряпичной куклой висела на нем, и крохотные ручки и ножки грозного божества болтались, будто кукловод напился и вытворял со своей игрушкой нечто несусветное.
Садраксиюшти сомкнула клыки на теле Ажданиоки, и ее яд погасил пламя. Огненный бог взвыл от боли и попытался послать в сторону противницы волну пламени, но оно больше не повиновалось бессмертному. Оно боязливо жалось где-то за его спиной, а яд тек с распахнутых клыков, и каждая его капля убивала силу бога…
Кричал Улькабал, пытаясь убежать от неистового Шигауханама, но голубая кровь многорукого бога была холоднее, чем даже лед, которым он повелевал. И тело Улькабала замерзало, застывало. Погибало..
Это была невыносимая боль: он мечтал только о том, чтобы она прекратилась.
Тускло блестящие кривые клыки распахнулись – и это было похоже на улыбку Смерти, но он уже не чувствовал страха. Высшим милосердием представлялся ему последний удар.
На месте правого бока и руки зияла отвратительная рана, и дико болели не существующие уже пальцы, оставшиеся где-то там, внизу, вместе с верным раллоденом.
Ни одного выжившего из всего отряда, который вместе с ним карабкался на злополучный холм…
Он не знал, что творилось с этим несчастным миром. Но вокруг были только тела, тела, тела. Изувеченные, обезглавленные, перекушенные пополам исполинскими клешнями, утыканные шипами… И другие – черные, темно-синие, зеленоватые, многорукие, бронированные. Эта броня была пробита во многих местах, живые секиры и мечи отрублены, оторваны, разбиты; хвосты покалечены. Голубая кровь, всюду голубая кровь смешивалась с алой. И они превращались в какое-то божественное вино сиреневого цвета.
Это был напиток, который пили боги обоих миров…
/Что же он медлит?!/
Кайнен рубил, колол, крошил, уворачивался и уклонялся от клыков и серпов, свистящих иногда на волосок от его головы, он вонзал верный раллоден в черные равнодушные глаза и обрубал конечности, стараясь не обращать внимание на жгучую боль в тех местах, куда попал яд. Но так не могло продолжаться слишком долго. Он и без того был удивлен своей удачливостью…
Он лез на холм во главе отряда милделинов и раллоденов, которых с каждым шагом становилось все меньше. Они прокладывали путь к Городу, устилая его собственными телами.
Таленар еще успел поразить аухкана, на которого насели сразу двое его воинов. Видимо, ему удалось попасть в какую-то жизненно важную точку, потому что движения чудовища замедлились, и вскоре он скрылся под грудой человеческих тел…
А потом перед таленаром вырос гигантский воин врага. Аддон окинул его взглядом и понял, что этого монстра ему не одолеть – не то он слишком устал, не то просто человеку не под силу такой подвиг.
Монстр совершил странное движение верхними конечностями, и таленар с ужасом обнаружил, что у него нет правого плеча и руки…
Это была невыносимая боль и невыносимый страх. Он заслонил лицо левой рукой, чтобы не видеть свирепого противника, и луч заходящего солнца, отразившись от алого камня знаменитого перстня, еще одной кровавой каплей скользнул по черной броне.
/Ну же!/ Но клешнерукий внезапно сомкнул клыки и осторожно опустил его на землю.
И прямо над ним – он уже почти ничего не мог разглядеть за кровавым маревом – глаза в глаза…
– Руф!!! Сын мой!
Ледяная ладонь ложится на лицо. , На серо-синей коже руки отчетливо выделяется перстень с резным алым камнем. Крохотный огонек, словно свеча в ночи, по которой все заблудившиеся могут найти дорогу домой.
/Твое желание будет исполнено, смертный…/
Что-то гибкое, скользкое и милосердное забирается ему в сердце и устраивается там, убаюкивая и утешая.
/Серебряная ладья выплывает из кровавого тумана, и в ней он видит Либину – улыбающуюся, красивую, единственную женщину на свете.
Засыпай, omeц, ,
Пусть в прекрасный сон
Унесет ладья
Под хрустальный звон
На волшебный луг,
Где любезный друг…
– Спасибо, сынок, – шепчет Либина, обвивая его шею руками…/
6
Их оставалась жалкая горстка, державшая оборону у развалин крепости, в которой умирал Шигауханам.
Оборванные, грязные, потерявшие человеческий облик люди шли на приступ бывшей твердыни аухканов. И им, людям, было уже все равно, какой ценой достанется победа.
Потому что люди могут забыть себя во имя любви, но гораздо чаще забывают себя в ненависти.
Он стоял рядом со своими воинами, готовясь дорого продать жизнь.
Двурукий оглядел выживших масаари-нинцае несколько тагдаше, один жаттерон
/у подножия холма валялись искрошенные в щепки бираторы. и месгенеры, щедро окрашенные голубыми и алыми красками. И это было невероятно красиво/ ,
два алкетала, чьи переливающиеся панцири были слишком повреждены и потому уже не создавали никаких иллюзий, двое голгоцернов, пятеро или шестеро пантафолтов, истекающий кровью астракоре, опирающийся на хвост, на котором не осталось ни одного шипа, Шрутарх, Шанаданха и
/ – Зачем ты сюда пришел?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108