Мы играли в скремман, и два других игрока, похоже, пытались меня о чем-то предупредить, подавая разные знаки. Мне бы хотелось понять, в чем я был не прав, дабы в будущем не совершить подобной ошибки. Если моя оплошность была серьезной, я бы хотел извиниться.
Трудно сказать, как именно Хьюлитт понял, что сестра успокоилась, но как-то понял.
– Думаю, вам не о чем особо тревожиться, пациент Хьюлитт, – протянула худларианка. – При игре в скремман в течение нескольких часов – а мне сказали, что вы играли долго, – зачастую имеют место взаимные колкости и оскорбления...
– Это я заметил, – кивнул Хьюлитт.
– Все эти обиды забываются на следующий же день, – утешила его сестра. – Просто забудьте о случившемся, как наверняка уже забыли ваши партнеры, и ложитесь спать.
– Но все было по-другому, – заспорил Хьюлитт. – В это время мы не играли. Я что-то сказал после игры.
Некоторое время худларианка молчала и поглядывала на кровати, выстроившиеся двумя рядами вдоль стен. Похоже, сейчас здесь спали все, кроме нее и Хьюлитта. Никто из пациентов не требовал срочного внимания сестры. Хьюлитта это порадовало, хотя он и немного схитрил, чтобы вовлечь чудовищную медичку в разговор.
– Ну хорошо, пациент Хьюлитт, – вздохнула худларианка, – расскажите мне, о чем вы беседовали. Постарайтесь припомнить, какие именно ваши слова обидели пациентку Морредет.
– Я уже сказал: не могу припомнить, – ответил Хьюлитт. – Я рассказывал о маленьком пушистом зверьке, домашнем любимце... Кстати, худлариане держат дома зверей? Ну, вот... Я играл с этим зверьком, когда был маленький. Морредет долгое время молчала, но вдруг ни с того ни с сего обвинила меня в том, что я рассказываю всякие гадости и неприличности. С ней согласился Бовэб. Я тогда подумал, что они шутят, но теперь мне так не кажется.
– Пациентка Морредет, – проговорила сестра, и мембрана ее едва заметно дрогнула – наверное, так худлариане шептали, – сейчас в таком состоянии, что разговоры о шерсти ее ужасно беспокоят. Но вы ведь этого не знали. Передайте мне в точности, слово в слово, что было вами сказано?
«А может быть, это не я использую медсестру в своих интересах, – вдруг пришло в голову Хьюлитту, – а наоборот? Может быть, худларианка радовалась любой возможности скоротать время ночного дежурства – хотя бы даже возможности успокоить разволновавшегося больного? А как на это посмотрит Летвичи, если разговор затянется за полночь?»
Хьюлитт повторил худларианке все, что было сказано до и после описания им кошки и того, как он ее ласкал. Он решил, что вряд ли у такого толстокожего существа, как худларианка, смогут разыграться сексуальные фантазии при рассказе о кошачьей шерсти, но в этом госпитале не стоило питать уверенность насчет чего бы то ни было.
Когда Хьюлитт покончил с пересказом, сестра заметила:
– Теперь мне все понятно. Но прежде чем я объясню вам, что произошло на самом деле, вы расскажите мне, много ли вам известно о кельгианах.
– Только то, что изложено во введении в пособие по системной классификации, найденном мной с помощью библиотечного компьютера, – отвечал Хьюлитт. – Материалы там большей частью исторические. Кельгиане относятся к физиологическому типу ДБЛФ, являются теплокровными многоножками и имеют цилиндрической формы тело, целиком поросшее подвижной серебристой шерстью, пребывающей в непрерывном движении, покуда кельгиане бодрствуют. Во время сна движение шерсти несколько утихает.
В связи с недостаточной развитостью органов речи, – продолжал как по писаному Хьюлитт, – речи кельгиан недостает оттенков, интонации и других форм эмоциональной выразительности. Однако это компенсируется шерстью, которая для другого кельгианина служит совершенным, непогрешимым зеркалом, отражающим эмоции собеседника. В результате кельгианам абсолютно чужды такие понятия, как ложь, тактичность, дипломатичность и даже вежливость. Кельгианин говорит именно то, что думает, потому что так или иначе все его чувства выражает шерсть. Поступать иначе – это, по понятиям кельгиан, дурацкая трата времени. Я пока все верно говорю?
– Верно, – подтвердила худларианка. – Но в создавшемся положении вы могли бы извлечь из сведений, почерпнутых в библиотеке, больше пользы. Морредет говорила с вами о своей болезни?
– Нет. – Хьюлитт покачал головой. – Я спросил ее, но она заявила, что не желает об этом говорить. Мне было любопытно, но я решил, что, видимо, болезнь ее очень огорчает, да и не мое это дело, поэтому я сменил тему разговора.
– Порой пациентка Морредет действительно отказывается говорить о своей болезни, – вздохнула сестра, – а порой, наоборот, охотно соглашается. Если вы спросите ее об этом завтра или послезавтра, вероятно, она расскажет вам об аварии и ее отдаленных последствиях, которые очень серьезны, но жизни пациентки не грозят. Я вам об этом говорю потому, что о беде Морредет в палате знают все поголовно, так что я не раскрываю вам врачебной тайны.
– Понимаю, – кивнул Хьюлитт.
– Еще не понимаете, – возразила худларианка, шагнув поближе к кровати Хьюлитта и по мере приближения понизив голос. – Но скоро поймете. Если я буду употреблять в рассказе какие-либо незнакомые вам анатомические термины, переспрашивайте, но вряд ли такое случится, учитывая, как долго вы больны и как часто лежали в больницах. Можно начинать?
Хьюлитт смотрел на сестру, чье массивное тело покоилось на шести изгибающихся щупальцах, и гадал, есть ли в обитаемой Вселенной хоть одно разумное существо, не важно какого размера, формы и с каким числом конечностей, которое не обожало бы посплетничать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101