Особенно он рвался встретиться и поговорить с порой загадочными и
всегда удивительными инопланетными пациентами-новичками, ибо все существа,
которых он лечил до отлета на Этлу, давным-давно уже выписались из
госпиталя. Он не стал изучать истории болезней, ибо испытывал сейчас
неодолимое отвращение к печатному слову, а принялся подробно, где-то даже
жадно, выспрашивать их о симптомах заболеваний, условиях обитания и
происхождения. Некоторые больные были польщены вниманием старшего врача, у
других его настойчивое любопытство вызвало обеспокоенность. Но он не мог
вести себя иначе. Он хотел быть врачом. Хотел лечить инопланетян...
Космический госпиталь разваливался на глазах. Огромная, сложная
система, предназначенная для облегчения мучений страждущих и развития
ксенологической медицины, погибала, умирала подобно больному, который не в
силах больше сопротивляться терзающей его хвори. Завтра или послезавтра
палаты начнут пустеть. Пациентов с их экзотическими физиологией,
метаболизмом и жалобами будет становиться все меньше. Конструкции, которые
служили им койками, приткнуться к стенам печальными сюрреалистическими
призраками. А с уходом пациентов и медиков отпадет необходимость
поддержания жизненных условий, станут не нужны трансляторы и
физиологические ленты, которые позволяли одному инопланетянину лечить
другого. Но полностью крупнейший госпиталь галактики не умрет - по крайней
мере не в ближайшие недели. Мониторы не имеют опыта звездных войн, но
уверены, что знают, чего ожидать. Потери в экипажах звездолетов будут
весьма значительными, а среди раненых, как можно предсказать заранее,
будут пострадавшие от декомпрессии, облучившиеся или переломавшие кости.
Под их размещение следует выделить два или три уровня, ибо если стороны
применят ядерное оружие - а с чего бы им его не применить? - больше места
не понадобится: ни о какой переполненности палат не возникнет и речи.
Эвакуация будет продолжаться и после атаки имперских сил обязана
продолжаться. Конвей не причислял себя к тактикам, однако не представлял,
каким образом можно защитить от врага громадный госпиталь. Скорее, его
используют как наживку. Огромная металлическая гробница...
Внезапно на Конвея в некоем едином порыве нахлынули разнообразные
чувства - горечь, печаль, злость. Он зашатался под их наплывом. Кое-как
покинув палату, он побрел по коридору, не зная, чего ему сильнее хочется -
заплакать, выругаться или кого-нибудь поколотить. Впрочем, решение
оформилось как бы само собой: свернув за угол у отделения ПВСЖ, он
столкнулся с Мэрчисон. Столкновение было не слишком ощутимым, но все же
оно привело к тому, что направление мыслей Конвея резко изменилось. Он
понял вдруг, что должен поговорить с Мэрчисон - по той же причине, которая
повлекла его к пациентам. Быть может, они с ней видятся в последний раз.
- О... Простите, пожалуйста, - выдавил он, потом прибавил: - Утром я
торопился, и мне было не до разговоров. Вы на дежурстве?
- Только что сменилась, - ответила Мэрчисон ровным голосом.
- О, - повторил Конвей. - А вы... были бы не против...
- Я не прочь искупаться, - сказала она.
- Чудесно, - воскликнул Конвей.
Они отправились на рекреационный уровень, переоделись и встретились
на песчаном пляже. Шагая к воде, Мэрчисон сказала:
- Доктор, признайтесь, когда вы посылали мне свои письма, вам не
приходило в голову вложить их в конверты и надписать мое имя и номер
каюты?
- Чтобы все узнали, что мы с вами переписываемся? - пробормотал
Конвей. - Я не думал, что вам этого захочется.
- Так или иначе, - заявила Мэрчисон сердито, - ваша хитрость себя не
оправдала. У Торннастора три рта, и он просто не способен держать хотя бы
один из них на замке. Ваши письма были прелестны, но вы могли бы писать их
не на обороте листков с результатами анализов на мокроту!
- Извините, - виновато произнес Конвей. - Я больше не буду.
С этими словами к нему вернулось то мрачное настроение, которое
исчезло было при появлении Мэрчисон. Да, подумал он, я больше не буду, не
буду никогда. Ему показалось, что искусственное солнце над бухтой прежде
было погорячее, а вода - холоднее. Даже плавание в условиях половины g
почудилось бестолковым и утомительным занятием, словно его целиком
поглотила притупившая все чувства усталость. Побарахтавшись минуту-другую
на глубине, он выбрался на берег. Мэрчисон, которая последовала за ним,
озабоченно поглядела на него.
- Вы похудели, - сказала она.
Первым побуждением Конвея было ответить: "А вы нет", но даже если эту
фразу можно было принять за комплимент, то весьма сомнительного свойства,
а он и без того ведет себя достаточно грубо, чтобы еще оскорблять девушку.
Тут его озарило.
- Я забыл, что вы с дежурства, - проговорил он. - Как насчет того,
чтобы заглянуть в ресторан?
- С удовольствием, - откликнулась Мэрчисон.
Ресторан располагался на макушке утеса. Сквозь прозрачную переднюю
стену видны были уступы для ныряния и открывался замечательный вид на
бухту, а всякий шум снизу поглощался специальным звуконепроницаемым
покрытием. На всем рекреационном уровне только здесь можно было спокойно
поговорить. Но сейчас названное преимущество тратилось впустую, потому что
и Конвей и Мэрчисон молчали. Наконец девушка сказала:
- Похоже, у вас испортился аппетит.
- Вы когда-нибудь управляли космическим кораблем?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58