Не было сомнений, что поражение распространяется чрезвычайно
быстро, и опухоль становится все толще. Он отослал образцы в Лабораторию
патологии. Оттуда ответили, что пациент страдает весьма активной формой
рака кожи, и запрашивали, возможно ли хирургическое вмешательство или
лечение радиоактивными изотопами. Конвей отвечал, что и то и другое
исключено, так как усилит опасность для жизни пациента.
Конвей распорядился, чтобы никто не смел утешать больного ибо он и
так уже достаточно пострадал от такой доброжелательной тупости. Если бы
Конвей мог запретить доступ в палату всем, кроме себя, Курседд и Приликлы,
он сделал бы это, не задумываясь. Однако Конвею все время приходилось
убеждать себя, что он поступает правильно.
Со дня первого консилиума он сознательно избегал доктора Маннона, не
желая обсуждать с ним ход болезни, - старый друг был слишком умен и его
невозможно было провести, а правду Конвей не мог сказать даже ему. Он
страстно желал, чтобы капитан Саммерфилд был с головой занят делами на
корабле, чтобы О'Мара и Скемптон забыли о существовании Конвея, а Маннон
не совал нос не в свое дело.
Однако этого не случилось.

Когда утром пятого дня Конвей вторично зашел в палату, его там
поджидал доктор Маннон. Согласно всем правилам хорошего тона, он попросил
разрешения взглянуть на пациента. Затем, покончив с формальностями,
сказал:
- Послушайте, юный наглец, мне надоело смотреть, как вы разглядываете
свои ботинки или потолок, стоит мне только подойти к вам. Не будь у меня
такой же непробиваемой шкуры, как у тралтанина, я бы не выдержал подобного
пренебрежения. Известно, что вновь назначенных старших специалистов первые
недели работы прямо-таки распирает от самомнения, но ваше поведение
переходит все границы.
Подняв руку, он остановил попытку Конвея ответить, и продолжил:
- Принимаю ваши извинения. Теперь перейдем к делу. Я говорил с
Приликлой и с ребятами из патологии. Они сказали мне, что поражено все
тело, что новообразование непроницаемо для рентгеновских лучей безопасной
концентрации, а потому о состоянии внутренних органов можно только
догадываться. Удаление наростов исключено - для этого требуется
парализовать щупальца, а это в свою очередь может остановить сердце. При
действующих щупальцах операцию тоже нельзя провести. В то же время пациент
слабеет день ото дня, но вы не можете накормить его, не освободив ему рот.
К тому же последние анализы свидетельствуют, что опухоль распространяется
не только вширь, но и вглубь, и есть основания полагать, что, если не
провести операцию немедленно, хвост полностью срастется со ртом. Разве не
так?
Конвей кивнул.
- Допустим, - переведя дух, продолжил Маннон, - вы ампутируете
конечности и удалите опухоль с головы и хвоста, заменив кожу подходящим
синтетическим материалом, а как только пациент достаточно окрепнет,
повторите эту операцию на остальных участках тела. Согласен, этот путь
невероятно сложен, но в настоящих условиях он предоставляется единственно
возможным. Конечно, можно создать ему искусственные конечности...
- Нет! - с чувством воскликнул Конвей. Если его теория правильна, то
всякая операция на этой стадии окажется роковой. Если же нет и если
пациент на самом деле такой злобный и непреодолимо враждебный, как
представляется с первого взгляда, и если друзья его разыщут...
Чуть успокоившись, Конвей пояснил:
- Представьте, ваш друг с заболеванием кожи попал в руки к
инопланетному доктору и тот не придумал ничего лучшего, как заживо содрать
с него кожу и оторвать ему руки и ноги. Обнаружив его в таком состоянии,
вы придете в негодование. Даже если предположить, что вы цивилизованное,
терпимое и готовое на компромиссы существо - а эти качества мы пока не
можем приписать нашему пациенту, - я беру на себя смелость предположить,
что вы выйдете из себя.
- Это же несопоставимо, вы же отлично понимаете! - горячо возразил
Маннон. - Порой приходится рисковать. Перед нами как раз такой случай.
- Нет, - ответил Конвей.
- Может быть, у вас есть лучшие предложения?
Конвей не спешил с ответом, тщательно взвешивая каждое слово:
- У меня есть одна идея, но пока я не хотел бы ее обсуждать. Если
что-нибудь получится, вы узнаете об этом первым. Если не получится - все
равно узнаете. Узнают все.
Пожав плечами, Маннон направился к двери, но, не дойдя до нее,
остановился.
- Что бы вы ни делали, - произнес он, - это достаточно серьезно, раз
вы решили держать все в секрете. Однако, если вы поделитесь этим со мной,
в случае неудачи я разделю с вами и вину...
Все-таки есть настоящие друзья, подумал Конвей. Соблазнительно было
бы поделиться с Манноном - он был дотошным, добрым и весьма знающим
специалистом, чрезвычайно серьезно относившимся к своей профессии, хотя и
имел обыкновение подшучивать над собой. Однако вряд ли он сможет делать
то, о чем его попросит Конвей, и вряд ли он будет хранить тайну, если этим
Конвей займется сам.
И Конвей с сожалением покачал головой.

5
Когда Маннон ушел, Конвей возвратился к своему пациенту. Теперь
больной напоминал не просто баранку, а баранку, ссохшуюся и изрезанную
морщинами. Конвею трудно было убедить себя, что с того дня, как пациент
прибыл в Госпиталь, прошла всего неделя. Его задетые опухолью щупальца
напряженно торчали под разными углами, подобно засохшим сучьям на мертвом
стволе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54