Александр Тюрин.
Вооруженное восстание животных

"Еда -- друг, нееда -- враг"
Из постановления Совета животных и растительных депутатов
Вместо предисловия.
-------------------
Намедни я купил компьютер "Секстиум-600": "мозги" у него на
гигабайт, на диск вся Публичная библиотека влезет, внутри
прибамбасов всяких до хрена и больше.
Выложился я на это дело полностью, три месяца не пил не курил --
все грошики в копилочку, еще и продал стереоскопический телек.
Ради чего я так старался? Не программист же какой-нибудь, не
хаккер. И от от игрулек не торчу, как некоторые. Но одна
отпадная игра меня покорила. "Доктор Хантер" называется. Она
позволяет стать настоящим охотником, не губя ни одной живой
души. В самом деле, стрелять я люблю, и попадать в цель люблю. А
вот убивать нет.
0. Русский "доктор Хантер".
Познакомились мы год назад. Это оказалась последняя нормальная
осень в моей жизни. И это была замечательная осень со здоровым
ядреным воздухом и уважаемым мужиком -- все в духе
поэта-охотника по фамилии Некрасов.
Мой новый знакомый охотником был азартным, да и поэтом наверное
тоже. Звали его Гиреев Филипп Михайлович. Был он главой
государства в государстве, если точнее -- президентом
научно-производственного объединения "Жизненная сила".
Президентом, председателем правления, генеральным директором, ну
и так далее. Далее имелось у Филиппа Михайловича членство в
либерально-коммунистической партии и депутатство в парламентах
сразу трех сопредельных государств. Мысли Гиреева о настоящем и
будущем выражали как телекомпания "Поганкино", так и "Ничья
газета". (Все названия я, конечно, изменил, чтобы не разглашать
коммерческую и государственную тайну.) Еще его украшали
благородная седина на висках, очки в тонкой оправе, аккуратно
подстриженная бородка. Очень положительная наружность.
В общем, был Филипп Михайлович весомый человек, а в частности,
тонкий любитель охоты. Тонкий, но своеобразный, дед Мазай
наоборот. Гонять зайца, поджидать в засаде кабана, травить
лиса, поднимать важную птицу -- это не его стихия. Филиппа
Михайловича интересовали совсем другие вещи. Он просил -- а кто
откажет такому уважаемому человеку -- чтобы в те кормушки, куда
сыплется жрачка-подкормка для животных, егерь добавлял его
порошка. Если точнее транквилизатора.
От гиреевского порошка зверь становился мечтательным,
полудремлющим. Зверь, например кабан, подпускал генерального
директора на десять шагов и просыпался уже от первой пули. Но
спектакль был еще впереди. Филипп Михайлович никогда не стрелял
в башку. Начинал он с ноги, бока или загривка, ну и развивал
тему помаленьку.
Наверное, Гиреев таким образом удовлетворял потребность убить,
но не сразу. А потом съесть.
Филипп Михайлович любил животных, особенно тех, у кого вкус
получше.
И вообще он умел получать от жизни все виды и разновидности
удовольствий. На это способны только те, у кого было тяжелое
детство -- ежедневный понос, порка и полное отсуствие леденцов.
Конечно же, ничтожно малой была вероятность нашей встречи. Но
кое-кто наверху, или может внизу, порой плюет на вероятности,
если так нужно для сценария.
Я то как попал в общество зверей и охотников? Колька Брундасов,
мой одноклассник, с которым я когда-то мух из рогаток лупил,
закончил зоотехникум. Потом он таскался по разным зверосовхозам,
ну и, наконец, заделался егерем в одном охотничьем заказнике --
двести камэ от Питера в сторону Кингисеппа.
Встретились мы как-то с Брундасовым на Балтийском вокзале, попили
пивка без всяких там новомодных пенообразователей, оставили
желтые пис-письмена на заборе. Ну и пригласил меня Колян к себе
на каникулы.
Я жил в сарайчике, а Гиреев занимал двухэтажный обсаженный цветами
коттедж. Иногда я так уставал от отдыха, что помогал Кольке по
хозяйству в знак признательности за приют.
И по ходу дела ошивался неподалеку от Филиппа Михайловича.
Телохранитель гиреевский чуть было меня не попер в шею, но хозяин
милостиво махнул рукой -- пусть-де остается, лишняя человеческая
морда в этой лесной глуши не повредит.
Колян в классическом советском стиле перед значительным
товарищем холуйствовал, скалился шуткам, подносил-уносил -- за
что я его, конечно, не виню. Да и мне помаленьку приходилось.
Но главное мое назначение оказалось в другом.
На отдыхе кроме развлекательной стрельбы, приятной баньки,
шашлычков, грибочков Филипп Михайлович уважал кое-что еще. А
именно монологи. Свои, конечно. Мы с Колей представляли из
себя необходимую в таких случаях аудиторию.
Вечерком поваляется Филипп Михайлович с какой-нибудь длинноногой
представительницей кабаре у себя в спальне, а потом в шлафроке
спускается в гостиную. Без девушки. В гостиной мы уж наготове,
причесанные и умытые.
И рассуждает он на разные темы среди мореного дуба, подергивая
щипчиками красноглазые угольки в камине.
Передо мной и егерем Колькой оживало детство Гиреева, проведенное
с больным животиком на горшке, юность Гиреева, потраченная к хрену
собачьему, если точнее на БАМе, его молодость, когда подбирал он
клавиши к людям в комитетах комсомола, и зрелость, в которой
научился использовать ближних и дальних, как воздух и воду.
После десятой рюмки скотча (хаф-на-хаф с содовой) Филипп
Михайлович окончательно светлел ликом и рассказывал о тайне
власти. Не только своей, а власти вообще, от Цезаря до наших
дней.
И получалось, верь не верь, что никакой власти в помине
нет. А есть эволюция.
1 2 3 4 5 6 7 8