бросил! Рядом с ним выступал его приказчик, малый молодой и подслеповатый, безо всякой представительности в осанке. Приказчик этот беспрестанно повторял: "Это как будет вам угодно-с",- к великой досаде его начальника, который ожидал от него больше самостоятельности. Нежданов подошел к Маркелову - и увидал на лице его выражение такой же душевной усталости, какую ощущал он сам. Они поздоровались; Маркелов тотчас заговорил - правда, вкратце - о вчерашних "вопросах", о близости переворота; но выражение усталости не покидало его лица.
Он был весь в пыли, в поту; древесные стружки, зеленые нити моху прицепились к его платью, голос его охрип... Окружавшие его люди помалчивали: они не то трусили, не то посмеивались ...
Нежданов глядел на Маркелова - и слова Остродумова снова зазвучали в его голове: "К чему это? Все равно надо будет потом все переделать!" Один провинившийся работник начал упрашивать Маркелова, чтобы тот снял с него штраф... Маркелов сначала рассердился и закричал неистово, а потом простил... "Все равно надо будет потом все переделать..." Нежданов попросил у него лошадей и экипажа, чтобы вернуться домой; Маркелов словно удивился его желанию, однако отвечал, что все тотчас будет готово.
Он вернулся домой вместе с Неждановым... Он на ходу шатался от изнеможения.
- Что с вами? - спросил Нежданов.
- Измучился!! - свирепо проговорил Маркелов. - Как ты с этими людьми ни толкуй, сообразить они ничего не могут - и приказаний не исполняют... Даже по-русски не понимают. Слово: "участок" им хорошо известно... а "участие" ... Что такое участие? Не понимают! А ведь тоже русское слово, черт возьми! Воображают, что я хочу им участок дать! (Маркелов вздумал разъяснить крестьянам принцип ассоциации и ввести ее у себя, а они упирались. Один из них даже сказал по этому поводу: "Была яма глубока... а теперь и дна не видать...", а все прочие крестьяне испустили глубокий, дружный вздох, что совсем уничтожило Маркелова.)
Вошедши в дом, он отпустил свою свиту и стал распоряжаться насчет экипажа и лошадей и насчет завтрака. Прислуга его состояла из казачка, кухарки, кучера и какого-то очень древнего старика с заросшими ушами, в длиннополом мухояровом кафтане, бывшего камердинера его деда. Этот старик постоянно, с глубокой унылостью глядел на своего барина, а впрочем, ничего не делал и вряд ли был в состоянии сделать что-нибудь; но присутствовал неотлучно, прикорнув на сундучке.
Позавтракавши яйцами вкрутую, кильками и окрошкой (горчицу подал казачок в старой помадной банке, соус в одеколонной склянке), Нежданов сел в тот же самый тарантас, в котором приехал накануне; но вместо трех лошадей ему заложили только двух: третью заковали - и она охромела. В течение завтрака Маркелов говорил мало, ничего не ел и дышал усиленно... Произнес два-три горьких слова о своем хозяйстве - и опять махнул рукой... "Все равно надо будет потом все переделать". Машурина попросила Нежданова довезти ее до города: ей понадобилось съездить туда для некоторых покупок; "а вернуться из города я могу пешком - а не то к обратному мужичку на телегу подсяду". Провожая их обоих до крыльца, Маркелов упомянул о том, что вскорости опять пришлет за Неждановым - и тогда... тогда (он встрепенулся и опять приободрился) надо будет окончательно условиться; что Соломин тоже тогда приедет; что он, Маркелов, ждет только известия от Василья Николаевича - и тогда останется одно: немедленно "приступить", так как народ (тот самый народ, который не понимает слова "участие") дольше ждать не согласен!
- А что же, вы хотели показать мне письма этого... как бишь его? Кислякова? - спросил Нежданов.
- После... после, - поспешно проговорил Маркелов. - Тогда уже все - разом.
Тарантас тронулся.
- Будьте готовы! - раздался в последний раз голос Маркелова. Он стоял на крыльце, а рядом с ним с тою же неизменной унылостью во взгляде, вытянув сгорбленный стан, заложив обе руки за спину, распространяя запах ржаного хлеба и мухояра и ничего не слыша, стоял "из слуг слуга", дряхлый дедовский камердинер.
До самого города Машурина молчала, только покуривала папиросу. Приближаясь к заставе, она вдруг громко вздохнула.
- Жаль мне Сергея Михайловича, - промолвила она, и лицо ее омрачилось.
- Захлопотался он совсем, - заметил Нежданов, - мне кажется, хозяйство его идет плохо.
- Мне не оттого его жаль.
- Отчего же?
- Несчастный он человек, неудачливый!.. Уж на что лучше его... ан нет! Не годится!
Нежданов посмотрел на свою спутницу.
- Да вам разве что-нибудь известно?
- Ничего мне не известно... а всякий это чувствует по себе. Прощайте, Алексей Дмитрич.
Машурина вылезла из тарантаса - а час спустя Нежданов - уже въезжал на двор сипягинского дома. Не очень хорошо он себя чувствовал... Ночь он провел без сна... и потом все эти словопрения... эти толки...
Красивое лицо выглянуло из окна и дружелюбно ему улыбнулось... Это Сипягина приветствовала его возвращение .
"Какие у ней глаза!" - подумалось ему.
ХII
К обеду наехало много народу, а после обеда Нежданов, воспользовавшись общей суетой, ускользнул к себе в комнату. Ему хотелось остаться наедине с самим собою, хотя бы для того только, чтобы привести в порядок впечатления, вынесенные им из его поездки. За столом Валентина Михайловна несколько раз внимательно посмотрела на него, но, по-видимому, не имела возможности заговорить с ним; а Марианна, после той неожиданной выходки, столь его удивившей, как будто совестилась и избегала его.
Нежданов взял было перо в руки; ему захотелось побеседовать на бумаге с своим другом Силиным; но он не нашел, что сказать даже другу; или, быть может, так много противоположных мыслей и ощущений столпилось у него в голове, что он не попытался их распутатъ и отложил все до другого дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90