эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами живут и не дают жить другим; наконец эгоисты, которые и сами не живут и другим не дают... Женщины большею частию принадлежат к третьему разряду. - Как это любезно! Одному я только удивляюсь, Африкан Семеныч, какая у вас самоуверенность в суждениях: точно вы никогда ошибиться не можете. - Кто говорит! и я ошибаюсь; мужчина тоже может ошибаться. Но знаете ли, какая разница между ошибкою нашего брата и ошибкою женщины? Не знаете? Вот какая: мужчина может, например, сказать, что дважды два - не четыре, а пять или три с половиною; а женщина скажет, что дважды два - стеариновая свечка. - Я уже это, кажется, слышала от вас... Но позвольте спросить, какое отношение имеет ваша мысль о трех родах эгоистов к музыке, которую вы сейчас слышали? - Никакого, да я и не слушал музыки. - Ну, ты, батюшка, я вижу, неисправим, хоть брось, - возразила Дарья Михайловна, слегка искажая грибоедовский стих. - Что же вы любите, коли вам и музыка не нравится? литературу, что ли? - Я литературу люблю, да только не нынешнюю. - Почему? - А вот почему. Я недавно переезжал через Оку на пароме с каким-то барином. Паром пристал к крутому месту: надо было втаскивать экипажи на руках. У барина была коляска претяжелая. Пока перевозчики надсаживались, втаскивая коляску на берег, барин так кряхтел, стоя на пароме, что даже жалко его становилось ... Вот, подумал я, новое применение системы разделения работ! Так и нынешняя литература: другие везут, дело делают, а она кряхтит. Дарья Михайловна улыбнулась. - И это называется воспроизведением современного быта, - продолжал неугомонный Пигасов, - глубоким сочувствием к общественным вопросам и еще как-то... Ох, уж эти мне громкие слова! - А вот женщины, на которых вы так нападаете, - те по крайней мере не употребляют громких слов. Пигасов пожал плечом. - Не употребляют, потому что не умеют. Дарья Михайловна слегка покраснела. - Вы начинаете дерзости говорить, Африкан Семеныч! - заметила она с принужденной улыбкой. Все затихло в комнате. - Где это Золотоноша? - спросил вдруг один из мальчиков у Басистова. - В Полтавской губернии, мой милейший, - подхватил Пигасов, - в самой Хохландии. (Он обрадовался случаю переменить разговор.) - Вот мы толковали о литературе, - продолжал он, - если б у меня были лишние деньги, я бы сейчас сделался малороссийским поэтом. - Это что еще? хорош поэт!- возразила Дарья Михайловна, - разве вы знаете по-малороссийски? - Нимало; да оно и не нужно. - Как не нужно? - Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать наверху: "Дума"; потом начать так: "Гой, ты доля моя, доля!" или: "Седе казачино Наливайко на кургане!", а там: "По-пид горою, по-пид зелено'ю, грае, грае воропае, гоп! гоп!" или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непременно заплачет, такая чувствительная душа! - Помилуйте! - воскликнул Басистов. - Что вы это такое говорите? Это ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, люблю ее и язык ее знаю... "грае, грае воропае" - совершенная бессмыслица. - Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык... Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую, первую попавшуюся мне фразу: "Грамматика есть искусство правильно читать и писать". Знаете, как он это перевел: "Храматыка е выскусьтво правыльно чытаты ы пысаты... " Что ж, это язык, по-вашему? самостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить лучшего своего друга истолочь в ступе... Басистов хотел возражать. - Оставьте его, - промолвила Дарья Михайловна, - ведь вы знаете, от него, кроме парадоксов, ничего не услышишь. Пигасов язвительно улыбнулся. Лакей вошел и доложил о приезде Александры Павловны и ее брата. Дарья Михайловна встала навстречу гостям. - Здравствуйте, Аlexandrine! - заговорила она, подходя к ней, - как вы умно сделали, что приехали... Здравствуйте, Сергей Павлыч! Волынцев пожал Дарье Михайловне руку и подошел к Наталье Алексеевне. - А что, этот барон, ваш новый знакомый, приедет сегодня? - спросил Пигасов. - Да, приедет. - Он, говорят, великий филозо'ф: так Гегелем и брызжет. Дарья Михайловна ничего не отвечала, усадила Александру Павловну на кушетку и сама поместилась возле нее. - Философия, - продолжал Пигасов, - высшая точка зрения! Вот еще смерть моя - эти высшие точки зрения. И что можно увидать сверху? Небось, коли захочешь лошадь купить, не с каланчи на нее смотреть станешь! - Вам этот барон хотел привезти статью какую-то? - спросила Александра Павловна.
- Да, статью, - отвечала с преувеличенною небрежностью Дарья Михайловна, об отношениях торговли к промышленности в России... Но не бойтесь: мы ее здесь читать не станем... я вас не за тем позвала. Le baron est aussi aimable que savant4. И так хорошо говорит по-русски! C'est un vrai torrent... il vous entraine5. ----------------------------------------------------------------------- 4 Барон столь же любезен, как и учен (франц.). 5 Это настоящий поток... он так и увлекает вас (франц.).
- Так хорошо по-русски говорит, - проворчал Пигасов, - что заслуживает французской похвалы. - Поворчите еще, Африкан Семеныч, поворчите... Это очень идет к вашей взъерошенной прическе... Однако что же он не едет? Знаете ли что, messieurs et mesdames, - прибавила Дарья Михайловна, взглянув кругом, - пойдемте в сад... До обеда еще около часу осталось, а погода славная... Все общество поднялось и отправилось в сад. Сад у Дарьи Михайловны доходил до самой реки. В нем было много старых липовых аллей, золотисто-темных и душистых, с изумрудными просветами по концам, много беседок из акаций и сирени. Волынцев вместе с Натальей и m-lle Boncourt забрались в самую глушь сада.

Это ознакомительный отрывок книги. Данная книга защищена авторским правом. Для получения полной версии книги обратитесь к нашему партнеру - распространителю легального контента "ЛитРес":


1 2 3 4 5 6 7