Фалалей поднял обе коленки и, закатившись смехом, проговорил:
- Рядом с вами Валерьян Семиразов живет - литератор. Да нет, лучше я его самолично представлю.
И Фалалей убежал, шаркая ногами. Прошка стал потягиваться и кряхтеть, думая, как приятно будет жить в этом тепле с таким добряком Фалалеем... Представить только - какую благодать можно найти в туманном Петербурге!
- Сбор друзей! - закричал Фалалей, втаскивая за руку Семиразова. На этом еще молодом человеке от худобы болтался коричневый, в клеточку, сюртук, спереди срезанный. - Знакомьтесь. И знаете что? На радостях слетаем-ка в кабачишко...
- Здравствуйте, - проговорил Семиразов, гнусавя. - Извините, что он меня притащил; вам, быть может, неприятно видеть меня? - Криво усмехнувшись, он заложил руку за борт и попятился.
- Что вы, - забормотал Прошка, - я ужасно рад и вообще доволен. - Он поглядел на Фалалея и вдруг радостно хлопнул его по спине: - Ей богу выпьем, а?!
Но Фалалей, вместо радости, как-то очень странно, пристально поглядел на Прошку и проговорил:
- Это я припомню.
- Ладно вам, - молвил Семиразов уныло, - спина не отвалится.
Но прошло довольно времени, пока восстановилась прежняя веселость. Наконец Прошка надвинул на уши студенческий картуз и кинулся к двери: - Вы меня подождите, я за единый дух в клинику за чемоданом слетаю. - Побежал по коридору и запутался в дверях. Но здесь случилось приключение, которое и затемнило сознание его до самого конца.
3
В коридор выходило много дверей; одна из них была полуоткрыта; думая, что она-то и ведет в прихожую, Прошка распахнул ее совсем и остановился, от удивления вытянув шею.
Перед ним была небольшая и затхлая комната; под потолком в ней горела лампа, освещая две странные фигуры, неподвижно сидевшие у стола, они держали в руках по стакану. В одной из фигур, которая сморщилась, как бы готовясь чихнуть, узнал Прошка Семиразова; другой же был Фалалей. Закинув голову, он смеялся; но движений не было, звуков не было слышно, будто все застыло.
Ничего не понимая, Прошка зажмурился, а его в это время схватили за плечи, вытащили в коридор, хлопнули дверью, и голос Фалалея над ухом прошипел:
- Что вы за нахал такой, в самом деле... Говорю вам, что я это припомню...
Молча высвободился Прошка из его рук, поспешно ушел на лестницу и, уже на дворе, набрал полный рот желтого туману, закашлялся, пробормотал:
- Вот неприятность.
Действительно, все, чего не понимал Прошка, казалось ему неприятным и враждебным. Читая, например, современные стихи, чувствовал он неудобство и сердился, словно автор водил его, завязав глаза, по улице, где лягались лошади.
Но книгу стихов бросить можно под стол, а от Фалалея и Семиразова так просто не отделаешься. "Нет, это, видимо - ловкачи..."
Прошка сел на извозчика и, согнувшись, стал думать: зачем это его путают и морочат, когда и так все вообще запутано и заморочено. Никогда, например, не догадаться, куда это бежит толстый офицер, гремя саблей, или что означает на вывеске слово: "Пеклие"; извозчики, вертлявые дамы, зеленые дураки с афишами на палках - все это плывет мимо глаз, и не успеешь ни понять ничего, ни разглядеть, словно весь туманный город обман, все собрались дурачить Прошку, туманить и без того некрепкую его голову... Совсем было не то в деревне, в снежной степи, где понятен каждый куст, и если бежит собака - значит - по известному делу...
"Может быть, там, в коридоре, показалось только... - подумал Прошка. - Надо бы еще недельку полежать в клинике". - Он поднял голову, желая увидеть хоть просвет во мгле, но вверху летел матовыми облаками все тот же душный, желтый туман.
4
В клинику Прошка попал после конкурсных экзаменов, перед которыми три месяца работал день и ночь, с пятнадцатью такими же, как сам он, птенцами из провинции.
По ночам, чтобы не заснуть, нюхали они все нашатырный спирт, вывихивали мозги над задачами Шмулевича, и только два часа на дню отдыхали, играя в чушки, или купались в Финском заливе.
Там, на берегу залива, Прошка увидел удивительную девушку. Она была в купальной коротенькой юбочке, красный ее чепчик походил на мухомор; притворив будку, она, смеясь и щурясь на солнце, повисшее над косогором, пошла, весело расплескивая воду, по мелкому дну. Прошка глядел на нее, глядел. Она опять ушла в будку. А он все сидел на песке, как закаменевший краб... С тех пор у него начались бессонницы. Он стал видеть наяву всякую чепуху, где всегда участвовала та девушка в красном чепчике и купальной юбочке.
На другой день после последнего сданного экзамена Прошка пытался выйти на улицу в одних кальсонах и с будильником в руках. Он кричал, что его ждет женщина (будильник же взял по привычке, чтобы не проспать), товарищи связали его, отвезли в лечебницу, где он пролежал два с половиной месяца.
К лечебнице этой Прошка теперь и подъехал.
Навстречу ему в общую залу, где стоял биллиард, выбежал кретин, ростом с младенца, но уже старый, обхватил Прошкину ногу и замычал, стараясь выговорить что-то опухшим своим ртом, но язык, выпадая, не слушался, и уродец заплакал. Прошка обнял его и обратился к стоявшему около биллиарда высокому старику в соломенной шляпе и с парусиновым зонтом:
- Не придется нам, видно, больше играть с вами - уезжаю на волю.
- Ну, и черт с вами, - ответил старик и, сунув зонтик под мышку, стал быстро писать несуществующим пером по несуществующей бумаге, бормоча: - Я приказ пошлю кому нужно, вернуть вас живого или мертвого.
С тоскою глядел Прошка на старика:
"Ведь они, они безумные, а не я".
В задумчивости он уложил чемодан, мозг его сверлила одна неотступная мысль... Он зашел к доктору, выписался, простился с кретином, со стариком в соломенной шляпе.
1 2 3 4 5 6 7