Здесь было очень много худых и бледных лиц, очень похожих на лицо
Рыбы, почти все они были некрасивы, излишне, не по здоровому сухопары,
излишне бледны, неловки, угловаты. Но они производили впечатление людей
довольных: они часто и охотно смеялись, они вели себя непринужденно, глаза
их блестели, повсюду раздавались громкие оживленные голоса. Пожалуй, это
скорее все-таки благополучный мир, думал Максим. Во всяком случае, улицы,
хотя и грязны, но не завалены все-таки отбросами, да и дома выглядят
довольно жизнерадостно - почти во всех окнах свет по случаю сумеречного
дня, а значит недостатка в электроэнергии у них, по-видимому, нет. Очень
весело сверкают рекламные объявления, а что до осунувшихся лиц, то при
таком уровне уличного шума и при такой загрязненности воздуха трудно
ожидать чего-либо иного. Мир бедный, неустроенный, не совсем здоровый... и
тем не менее достаточно благополучный на вид.
И вдруг на улице что-то переменилось. Раздались возбужденные крики.
Какой-то человек полез на фонарный столб и, повиснув на нем, стал
энергично кричать, размахивая свободной рукой. На тротуаре запели. Люди
останавливались, срывали головные уборы, выкатывали глаза и пели, кричали
до хрипа, поднимая узкие лица к огромным разноцветным надписям,
вспыхнувшим внезапно поперек улицы.
- Массаракш... - прошипел Фанк, и машина вильнула.
Максим смотрел на него. Фанк был смертельно бледен, лицо его
исказилось. Мотая головой, он с трудом оторвал руку от руля и уставился на
часы. "Массаракш..." - простонал он и сказал еще несколько слов, из
которых Максим узнал только "не понимаю". Потом он оглянулся через плечо,
и лицо его исказилось еще сильнее. Максим тоже оглянулся, но позади не
было ничего особенного. Там двигался закрытый ярко-желтый автомобиль,
квадратный, как коробка.
На улице кричали совершенно уже нестерпимо, но Максиму было не до
того. Фанк явно терял сознание, а машина продолжала двигаться, а фургон
впереди затормозил, вспыхнули его сигнальные огни, и вдруг размалеванная
стенка надвинулась, раздался отвратительный скрежет, глухой удар, и дыбом
встал исковерканный капот.
- Фанк! - крикнул Максим. - Фанк! Не надо!
Фанк лежал, уронив руку и голову на овальный руль, и громко, часто
стонал. Вокруг визжали тормоза, движение останавливалось, выли сигналы.
Максим потряс Фанка за плечо, бросил, распахнул дверцу и, высунувшись,
закричал по-русски: "Сюда! Ему плохо!" У автомобиля уже собралась поющая,
орущая, галдящая толпа, энергично взмахивали руки, сотрясались над
головами вздетые кулаки, десятки пар налитых выкаченных глаз бешено
вращались в орбитах - Максим совершенно ничего не понимал: то ли эти люди
были возмущены аварией, то ли они чему-то без памяти радовались, то ли
кому-то грозили. Кричать было бесполезно, не слышно было самого себя, и
Максим снова вернулся к Фанку. Теперь тот лежал, откинувшись на спину,
запрокинув лицо, и изо всех сил мял ладонями виски, щеки, череп, на губах
его пузырилась слюна. Максим понял, что его мучает нестерпимая боль, и
крепко взял его за локти, торопливо напрягаясь, готовясь перелить боль в
себя. Он не был уверен, что это получится у него с существом другой
планеты, он искал и не мог найти нервный контакт, а тут еще вдобавок Фанк,
оторвав руки от висков, стал изо всех своих невеликих сил толкать Максима
в грудь, что-то отчаянно бормоча плачущим голосом. Максим понимал только:
"Идите, идите..." Было ясно, что Фанк не в себе.
Тут дверца рядом с Фанком распахнулась, в машину просунулись два
разгоряченных лица под черными беретами, сверкнули ряды металлических
пуговиц, и сейчас же множество твердых крепких рук взяли Максима за плечи,
за бока, за шею, оторвали от Фанка и вытащили из машины. Он не
сопротивлялся - в этих руках не было угрозы или злого намерения, скорее
наоборот. Отодвинутый в галдящую толпу, он видел, как двое в беретах
повели согнутого, скрюченного Фанка к желтому автомобилю, а еще трое в
беретах оттесняли от него людей, размахивающих руками. Потом толпа с ревом
сомкнулась вокруг покалеченной машины, машина неуклюже зашевелилась,
приподнялась, повернулась боком, мелькнули в воздухе медленно крутящиеся
резиновые колеса, и вот она уже лежит крышей вниз, а толпа лезет на нее, и
все кричат, поют, и все охвачены каким-то яростным, бешеным весельем.
Максима оттеснили к стене дома, прижали к мокрой стеклянной витрине,
и, вытянув шею, он увидел поверх голов, как желтый квадратный автомобиль,
издавая медный клекот, задвигался, засверкал множеством ярких огней,
протиснулся через толпу людей и машин и исчез из виду.

4
Поздно вечером Максим понял, что сыт по горло этим городом, что ему
больше ничего не хочется видеть, а хочется ему чего-нибудь съесть. Он
провел на ногах весь день, увидел необычно много, почти ничего не понял,
узнал простым подслушиванием несколько новых слов и отождествил несколько
местных букв на вывесках и афишах. Несчастный случай с Фанком смутил и
удивил его, но в общем он был даже доволен, что снова предоставлен самому
себе. Он любил самостоятельность, и ему очень не хватало самостоятельности
все это время, пока он сидел в бегемотовом пятиэтажном термитнике с плохой
вентиляцией. Поразмыслив, он решил временно потеряться. Вежливость -
вежливостью, а информация - информацией. Процедура контакта, конечно, дело
священное, но лучшего случая получить независимую информацию наверное не
найдется.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18