Аркадий СТРУГАЦКИЙ
Борис СТРУГАЦКИЙ
ГАДКИЕ ЛЕБЕДИ

1
Когда Ирма вышла, аккуратно притворив за собой дверь, длинноногая,
по-взрослому вежливо улыбаясь большим ртом с яркими, как у матери, губами,
Виктор принялся старательно раскуривать сигарету. Это не ребенок, думал он
ошеломленно. Дети так не говорят. Это даже не грубость, - это жестокость,
и даже не жестокость, а просто ей все равно. Как будто она нам тут теорему
доказала, просчитала все, проанализировала, деловито сообщила результат и
удалилась, подрагивая косичками, совершенно спокойная. Превозмогая
неловкость, Виктор посмотрел на Лолу. Лицо ее шло красными пятнами, яркие
губы дрожали, словно она собиралась заплакать, но она, конечно, не думала
плакать, она была в бешенстве.
- Ты видишь? - сказала она высоким голосом. - Девчонка, соплячка...
Дрянь! Ничего святого, что ни слово-то оскорбление, словно я не мать, а
половая тряпка, о которую можно вытирать ноги. Перед соседкой стыдно!
Мерзавка, хамка...
Да, подумал Виктор, и с этой женщиной я жил. Я гулял с нею в горах, я
читал ей Бодлера, и трепетал, когда прикасался к ней, и помнил ее запах...
Кажется даже дрался из-за нее. До сих пор не понимаю, что она думала,
когда я читал ей Бодлера? Нет, это просто удивительно, что мне удалось от
нее удрать. Уму непостижимо, и как она меня выпустила? Наверно, я тоже был
не сахар. Наверное, я и сейчас не сахар, но тогда я пил еще больше чем
сейчас, и к тому же полагал себя большим поэтом.
- Тебе, конечно, не до того, куда там, - говорила Лола. - Столичная
жизнь, всякие балерины, артистки... Я все знаю. Не воображай, что мы здесь
ничего не знаем. И деньги конечно, бешеные, и любовницы, и бесконечные
скандалы... Мне это, если хочешь ты знать, безразлично, я тебе не мешала,
ты жил как хотел...
Вообще ее губит то, что она очень много говорит, в девицах она была
тихая, молчаливая, таинственная. Есть такие девицы, которые от рождения
знают, как себя надо вести. Она знала. Вообще то она и сейчас ничего,
когда сидит, например, молча, на диване с сигаретой, выставив колени...
Или заломит вдруг руку за голову и потянется. На провинциального адвоката
это должно действовать чрезвычайно... Виктор представил себе уютный
вечерок, этот столик придвинут к тому вон дивану, бутылка, шампанское
шипит в фужерах, перевязанная ленточкой коробка шоколаду и сам адвокат,
закованный в крахмал, галстук бабочкой. Все как у людей, и вдруг входит
Ирма... Кошмар, подумал Виктор. Да она же несчастная женщина...
- Ты сам должен понимать, - говорила Лола, - что дело не в деньгах,
что не деньги сейчас все решают. - Она уже успокоилась, красные пятна
пропали. - Я знаю, ты по своему честный человек не взбалмошный,
разболтанный но не злой. Ты всегда помогал нам, и в этом отношении никаких
претензий я к тебе не имею. Но теперь мне нужна не такая помощь...
Счастливой я себя назвать не могу, но и несчастной тебе не удалось меня
сделать. У тебя своя жизнь у меня своя. Я, между, прочим, еще не старуха,
у меня еще многое впереди...
Девочку придется забрать, подумал Виктор, она уже все, как будто,
решила. Если оставить Ирму здесь, в доме начнется ад кромешный... Хорошо,
а куда я ее дену? Давай-ка честно, предложил он себе. Только честно. Здесь
надо честно, это не игрушки... Он очень честно вспомнил свою жизнь в
столице. Плохо, подумал он. Можно конечно взять экономку. Значит, снять
постоянную квартиру... Да не в этом же дело: девочка должна быть со мной,
а не с экономкой... Говорят, дети, которых воспитали отцы, - самые лучшие
дети. И потом она мне нравится, хотя она очень странная девочка. И вообще,
я должен. Как честный человек, как отец. И я виноват перед нею. Но то все
литература. А если честно? Если честно-боюсь. Потом она будет стоять
передо мной, по-взрослому улыбаться большим ртом, и что я сумею ей
сказать? Читай больше, читай, каждый день читай, ничем тебе больше не
нужно заниматься, только читай. Он это и без меня знает, а больше мне
сказать ей нечего. Потому и боюсь... Но и это еще не совсем честно. Не
хочется мне, вот в чем дело. Я привык один. Я люблю один. Я не хочу
по-другому... Вот как это выглядит, если честно. Отвратительно выглядит,
как и всякая правда цинично выглядит, себялюбиво, гнусненько. Честно.
- Что же ты молчишь? - спросила Лола. - Ты так и собираешься молчать?
- Нет-нет, я слушаю тебя, - поспешно сказал Виктор.
- Что ты слушаешь? Я уже полчаса жду, когда ты изволишь
отреагировать. Это же не только мой ребенок, в конце концов...
А с ней тоже надо честно? - подумал Виктор. Вот уже с ней мне совсем
не хочется честно. Она, кажется, вообразила себе, что такой вопрос я могу
решить тут же, за двумя сигаретами.
- Пойми, - сказала Лола, - я ведь не говорю, чтобы ты взял ее на
себя. Я же знаю, что ты не можешь, и слава богу, что ты не возьмешь. Ты ни
на что такое не годен. Но у тебя же связи есть, знакомства, ты все-таки
известный человек, ты помоги ее устроить! Есть же у нас какие-то
привилегированные заведения, пансионы, специальные школы. Она ведь
способная девочка, у нее к языкам способности, и к математике, и к
музыке...
- Пансион, - сказал Виктор. - Да конечно. Пансион. Сиротский приют...
Нет-нет, я шучу. Об этом стоит подумать.
- А что тут думать? Любой был бы рад устроить своего ребенка в
хороший пансионат или в специальную школу. Жена нашего директора...
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11