– Я имею в виду ваше поведение…
– Мое поведение было воплощением скромности и самопожертвования. Позвольте напомнить вам, что сэр Джордж Верне повсюду разъезжал в карете, запряженной шестью лошадьми, по бокам которой скакали два шестифутовых негра, трубивших в серебряные рожки.
Девятый граф тростью отодвинул Фитча в сторону и проследовал в дом. За ним вбежала Джейн, а за ней, хотя и не столь торопливо, – Воскресший Христос.
Бердбут поднял чемоданчик и с видом человека, скинувшего гору с плеч, двинулся по дороге прочь.
«Лакей уходит».
Фитч, все такой же обеспокоенный, спустился по ступенькам.
– День добрый, милорд, – сказал он Муну, переступая через его ноги.
– До свидания, – сказал Мун. – Меня зовут Мун.
«Вестник уходит».
Опять полил дождь.
Мун благодарно задрал лицо и увидел О'Хару: он кутался в плащ и морщил свое черное лицо вокруг трубки, а в его тигриных глазах проглядывала определенная толика участия.
– Абендиго.
Мун улыбнулся. Ему пришло в голову, что О'Хара – один из тех чернокожих, которых он не боится. Он всегда делал вид, будто не боится чернокожих, на тот случай, если они накостыляют ему за то, что он их боится. Но в О'Харе присутствовало нечто олимпийское.
– Я собирался рассказать тебе историю, – вспомнил Мун. – Анекдот. Один актер встречает в пабе старого приятеля, которого не видел много лет, понимаешь, и, чтобы это отметить, они принимаются хлестать двойные порции виски… Ты слушаешь, О'Хара? Примерно через час таких досугов актер спрашивает приятеля, любит ли тот театр, и приятель говорит, что любит, а тут актер и говорит: «Шлушай, ик, тут шов-щем рядом идет шлавная пьешка, я и шам хотел на нее вжглянуть – пнимаеш», он ведь нализался, понимаешь… – Мун хихикнул и успокоился. – Ну, они покупают два билета на галерку, через некоторое время начинается пьеса, они смотрят ее несколько минут, и тут актер толкает приятеля в бок и шепчет: «Шмотри в оба, ик, потому што череж минуту мой выход…» – Он взглянул наверх. – Я не слишком хорошо рассказываю анекдоты. Думаю, теперь я смогу встать.
О'Хара нагнулся, подхватил Муна под мышки, поднял на ноги и прислонил к карете.
– Спасибо, О'Хара.
– Не валяйте дурака, сделайте милость – идите домой. Позвольте помочь вам в карету забраться, – как всегда неожиданно, выдал О'Хара.
– Да нет, я правда в полном порядке. У меня есть подарок для Лауры.
Он оттолкнулся ладонями от кареты и застыл, пошатываясь и любопытным образом укоренив ноги на тротуаре.
– Слышь, приятель, чего это тут творится?
Мун обернулся и увидел, что к нему подошли дворник и продавец газет.
– А, здравствуйте, – сказал он. – Ваш тип в доме.
– Какой тип?… Я всего-навсего бедолага, зарабатывающий несколько медяков…
– В чем дело, сержант? – спросил человек-паук, подходя к ним.
– Отвали, Хоукинс, ты занимаешь мое место, – ответил продавец газет человеку-пауку.
– О, прости, приятель.
Чуть поодаль на них смотрел усатый.
– Лорд Малквист прошел в дом, – сообщил Мун. – Тот, расфуфыренный. Как говорится.
– Думаю, он на нашей стороне, сержант, – сказал дворник.
Продавец газет приблизил свою физиономию к лицу Муна:
– А что вы об этом знаете, позвольте поинтересоваться?
– Вы пришли арестовать лорда Малквиста?
– За что?
Мун нахмурился:
– За то, что он сбил ту даму. Миссис Каттл.
– Ничего подобного, – заявил продавец газет. – Что за мысль!
– Что за мысль! – поддакнул дворник.
– Мы здесь для того, чтобы защитить его жизнь, – пояснил человек-паук.
– Хватит об этом, – отрезал продавец газет.
– Защитить его жизнь? – спросил Мун. – Зачем?
– Потому что ему угрожают, – ответил продавец газет. – Вот зачем.
– Анархист, – добавил дворник.
– Каттл, – уточнил человек-паук.
– О, мы все о нем знаем, – сказал продавец газет. – Смотрите в оба, парни.
– Потому что через минуту мой выход, – закончил Мун.
Он не мог унять смех. Хихикая, он одолел ступеньки, упал и поднялся. Продавец газет, дворник и человек-паук с сомнением смотрели на него. Усатый исчез. О'Хара полез на козлы.
Мун проковылял в дом, оставив дверь нараспашку. Внизу на лестнице сидел Воскресший Христос. Мун рухнул рядом с ним на ступеньку, и Воскресший Христос подвинулся. Он заметил, что к окружающим его вещам – шляпной вешалке, столику в прихожей, вазе – прилеплены бумажки с номерами. Одну прилепили даже к завернувшемуся углу коврика. На вешалке обретались длинный черный плащ и шляпа.
Мун улыбнулся Воскресшему Христу. Воскресший Христос хмуро покачал головой.
– Что такое? – спросил его Мун.
– В хорошенькое дельце я вляпался, так-растак. Без осла я не могу передвигаться, понимаете, связан по рукам и ногам. А ведь ей-ей, должен был сейчас проповедовать массам.
«Массы. Бьет колокол».
– Зачем ты так говоришь? – спросил Мун. – Чушь. Меня этим не проймешь, это неуместно.
Воскресший Христос вздохнул.
– А как же трупы? – спросил он.
– А что трупы?
– Думаю, когда ковер развернут, проблем не оберешься.
– Представляю себе, – представил он себе.
– Может, они решат, что их убил лев, – с надеждой предположил Воскресший Христос.
– Дрессированный, что ли? Застрелил ее из пистолета и закатал их в ковер?
Воскресший Христос задумался.
– Нет, в это они не поверят, – уныло сказал он, но тут же просиял: – Значит, ее застрелили ковбои.
– По правде говоря, именно один из них это и сделал.
– Нет-нет, она была мертва с самого начала.
– Не совсем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51