Кстати, – сказал он, – Воскресший Христос поведал мне, что просил вас поработать на него.
– Я сказал ему, что уже полностью занят.
– Именно так, но мне пришло в голову, что было бы недурно, если бы я время от времени с кем-нибудь беседовал в противовес бесконечным и довольно капризным суждениям об искусстве и жизни – вы сами неважный спорщик, но я уважаю вашу профессиональную отстраненность, – так что завтра можете взять его с собой. Он развлечет нас своей семейной историей, доколе ему хватит изобретательности. Как бы там ни было, это меня развеет и, надеюсь, подчеркнет мои высказывания – я чувствую, что мои pens?es[8]были немного сбивчивы там, где они должны быть четкими, вы не согласны?
– У него нет десяти гиней.
– У вторых сыновей они редко водятся. Но я об этом позабочусь.
– Очень хорошо, лорд Малквист.
Девятый граф серьезно обозревал стену. Вскоре он сказал:
– Знаете, мистер Мун, я не могу вынести мысли о том, что переживу свое состояние, а поскольку я трачу его быстрее, чем старею, то чувствую, что вся моя жизнь – самоубийство… Если я хочу оставить какую-нибудь запись о своем существовании, то мы встретились как раз вовремя.
Мун промолчал. Лорд Малквист закрыл кран, и тишину воды нарушила более глубокая тишина, которая по сравнению с ней показалась Муну богоподобной, предваряющей некое откровение, – ветер, голос, пламя, какой-нибудь намек, который объединит все загадочное и разрешит это для него. Джейн ударила его по голове несессером.
– Не обращайте на меня внимания, дорогие, – сказала она, закрывая дверь. – Что вы тут замышляете? Ого, как горячо!
Она открыла холодный кран и налила из якобы римской керамической фляги ароматического масла, которое тут же вспенилось белыми подушками.
– А ну-ка отвернитесь!
– Миледи, если мое присутствие вас смущает, молю вас, закройте глаза.
Лорд Малквист все же отвернулся. Мун тоже начал поворачиваться, но, вспомнив о своем статусе, продолжил поворот, пока опять не оказался лицом к ней, как раз когда она поддернула халат, чтобы присесть на биде, поэтому, решив, что сначала был прав, он продолжил поворачиваться, пока не оказался лицом к стене, в каковой момент во внезапной ярости опять вспомнил о своей супружеской привилегии и повернулся еще на сто восемьдесят градусов и тут же со стыдом признал, что определенные интимные мелочи в конце концов священны, поэтому завершил круг, закрыв себе в наказание глаза, почувствовал головокружение, открыл глаза и понял, что повернулся слишком сильно. Закрыл глаза, попытался повернуться в обратную сторону и спиной вперед рухнул в ванну.
«Оглохнув и ослепнув, бултыхаюсь в мягкой белой теплыни. Если это смерть, пускай себе наступает».
Но его слишком быстро выудили.
– У меня закружилась голова, – объяснил он.
– Нисколько не сомневаюсь… чем ты занимался?
– Ничем, – ответил Мун. – Я пытался смотреть то в одну, то в другую сторону, все перепутал и упал.
«Пусть это станет моей эпитафией».
Он встал, смахивая пену с одежды.
– Дорогой, это уж слишком.
Джейн выскользнула из халата, весело улыбнулась лорду Малквисту и вступила в пену, выпрямив спину и вытянув руки, словно собиралась погрузиться по шею. Она наклонилась зачерпнуть пригоршнями мыльной пены и скромно задрапировала себя ею, перед тем как с улыбкой повернуться к ним:
– Ну вот! Как вам мой купальный костюм?
– Он идеален, миледи. Более художественной двусмысленности я и не надеюсь увидеть. – Девятый граф набрал еще пены и украсил ею Джейн, возмещая ущерб, причиненный лопнувшими пузырьками. Он отошел, чтобы полюбоваться еще раз. – Не могу поверить, что вы были рождены, – скорее уж сотворены, как Венера Анадиомена, выходящая из волн!.. Вы не согласны, мистер Мун?
Джейн прыснула и обдала их мыльными брызгами. Она села в ванну и откинулась, обезглавленная пеной.
Мун взял одно из больших белых полотенец и вышел обратно в спальню. Ковер темнел от влаги там, где он проходил. Повсюду валялись осколки разбитого зеркала. Он сел на кровать и снял туфли с носками. Кровать намокла там, где он сел, поэтому он поднялся. Снял всю одежду, завернулся в полотенце и встал перед зеркалом, закутав полотенцем тело и голову. Посмотрел на себя.
«Вполне себе святой, господи ты мой боже. Говорю вам, я не прерву свой пост, покуда британцы не вернут мне мою страну, высокочтимый сэр».
Это ошибка. Он содрогнулся при мысли о сорока миллионах голодающих со вздутыми животами, натянул полотенце на лицо, закусил свежую ткань, пахнущую прачечной, и ожил. Зазвонил телефон.
– Алло, – сказал Мун.
– Мари?
– Нет.
– Мари дома?
– Не вешайте трубку.
Мун вышел на лестницу и наклонился через перила:
– Мари!
– Храни вас Бог, ваша честь!
– Я не тебя зову, – сказал Мун.
– Здесь больше никого нет.
– Хорошо, – сказал Мун.
Воскресший Христос искоса улыбнулся ему, сжимая высокий бокал с зеленой, мерцающей льдинками жидкостью. Он вскинул большой палец и подмигнул всем лицом:
– Редкостная штука, ваша честь.
Мун вернулся к телефону:
– Алло.
– Мари?
– Нет. Я могу ей что-нибудь передать?
Короткая пауза.
– Мари ведь здесь живет? – спросил голос в трубке.
– Она здесь работает, – ответил Мун.
– Да, понимаю. Я звоню по ее объявлению.
– По объявлению?
– Я бы хотел заскочить. На уроки, понимаете?
– Уроки?
– По французскому. Исправительные.
– Извините, – сказал Мун. – Ее сейчас нет.
– Так. А еще кто-нибудь есть?
– Еще кто-нибудь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51