– Семь раз отмерь, один раз отрежь.
– Я Царь Царей, – скромно сообщил Воскресший Христос. Он кое-как поднялся.
Джейн улыбнулась ему и подошла ближе.
– Мне до смерти хочется вас спросить, – сказала она, – что у вас под ночнушкой, ну, то есть вы так и ходите повсюду, а там ничего, как у шотландцев?
– Насчет шотландцев это неправда, – возразил лорд Малквист. – Они носят гульфики из шотландки и несколько слоев прочей одежды, включая водонепроницаемые комбинации до колен, чтобы отгородиться от тумана.
– Это абсолютная ложь, Фэлкон, – неожиданно резко сказала Джейн, – они голые. Это вопрос гордости, и гордецы ходят голиком. – Она стояла и смотрела на Воскресшего Христа через вуаль ресниц, тяжело дыша, прикусив нижнюю губу, пойманный в ловушку розовый язык выделялся на белом фоне. – Я знаю шотландцев, они не позволят с собой нянчиться. Они огромны. Это огромные мускулистые гиганты с мощными, напряженными мышцами, расхаживающие повсюду в своих килтах… – она плотно сжала ляжки, закрыла глаза, откинула голову – жрица, произносящая заклинания в жертвенной дымке, – в своих килтах своими огромными сильными ногами, бугристыми, как узловатая веревка, ставшими от ветра и солнца красно-коричневыми и твердыми, расставив ноги, они стоят на вершине холма, дует ветер, и их килты…
Она вдохнула сквозь зубы, и воздух тихо зашипел в теплой, омытой слюной устричной плоти ее рта. Ее руки разгладили павлиний блеск бедер, скользнули вверх, плотно прижавшись к животу, и вниз, волоча растопыренные пальцы через пах, ладонь к ладони вцепились, впились и углубились в ложбинку и разделились, туго обтянув ягодицы и спину шелком и собрав его на талии, и опять двинулись вверх, формуя грудную клетку, высоко подтолкнули груди и сплющили их в вырезе горла, пока два указательных пальца прослеживали струйку слюны на подбородке, вытекшую из-под навеса влажной губы, и втискивали кончик языка обратно в рот, обнажив острые белые зубы и погрузившись в рот до второго сустава.
Девятый граф поймал ее на лету.
– Джейн, с вами все в порядке?
– Чудесно, дорогой, просто чудесно. Можно мне сигарету?
Лорд Малквист уложил ее на постель. Ее рука нырнула в его карман за золотым портсигаром. Он открыл его, вертикально воткнул сигарету ей в рот и зажег. Она лежала смирнехонько. Четверть дюйма гелиотропа исчезла с первой затяжкой.
– Как вы себя чувствуете?
– Лучше, много лучше, дорогой Фэлкон.
Она радостно выпустила дым в сторону подозрительного и смущенного Воскресшего Христа.
– Это было чудесно, дорогой. Как вас зовут?
– Иисус.
– Ну конечно, дорогой, конечно. Ваши родители были верующими?
– Не ахти, – ответил Воскресший Христос.
– Ну, тогда они, наверно, были ужасные снобы. – Она отдала сигарету Муну. – Дорогой, ты не нальешь мне ванну?
Мун вытащил изо рта платок и протянул его лорду Малквисту.
– Оставьте себе, милый мальчик. Оставьте себе, если вы не против.
– А теперь на выход, дорогие, мне надо выбраться из этой одежды. Кто умеет делать коктейли с мятными сливками? Фэлкон, спуститесь вниз и выпейте коктейль.
– Миледи, мне и так тяжко сознавать, что я отправляюсь кататься на лодке в одежде, предназначенной для игорных столов. Я считаю, что пить мятные сливки в светло-голубом галстуке будет предательством всего, за что я ратую.
– А за что вы ратуете? – спросил Мун.
Девятый граф повернул голову и склонил ее так надменно, что мозг Муна просигналил «аристократ», и он понял, что это, возможно, первый прямой вопрос, который он задал графу о самом графе.
– За стиль, милый мальчик, – ответил девятый граф. – За стиль. Больше ничего не существует.
Джейн села.
– Дорогой, а что же вы можете пить в светло-голубом галстуке?
– Что-нибудь рыжеватое – быть может, желтое, возможно, темно-красное, – но уж никак не зеленое.
– Ну, цветов у нас много, так что спускайтесь вниз и смешайте тот, что вам по душе. И мне тоже смешайте. Я надену шелковый красно-черный костюм для катания на лодке.
– Джин, джин с тоником, водка, водка с тоником или чистый тоник. Красно-черный невозможно переплюнуть, а тягаться с ним вульгарно.
«Стиль?»
Мун сел на кровать и сгорбился, держа платок в одной руке и сигарету в другой, их ароматы легонько щекотали ему ноздри. Порезанная рука зудела, но кровь засохла. Свой платок он потерял неизвестно где.
«Все остальное существует. Реальность. Я ратую за реальность».
Это была совершенная неправда, он даже не знал, что это значит. Он ратовал за душевное спокойствие. За чистоту. За контроль, управление, порядок; за пропорциональность, превыше всего он ратовал за пропорциональность. Величины – объем и количество – должны быть пропорционально связаны с константой человеческого масштаба. Величины силы, пространства и предметов. Он напряг свой разум, подсознательно пытаясь перейти от абстрактного к конкретному, но наткнулся на нечто среднее, которым не смог пренебречь. Он мог только подпрыгивать по воле одного из многих неврозов – так чуть разболтавшееся в раме стекло в окне поезда тихонько дребезжит о сталь, пока Мун часами сидит рядом, сдерживаясь и ожидая, когда же оно разлетится вокруг него.
– Дорогой, поторопись, уже почти девять.
Мун увидел, что лорд Малквист и Воскресший Христос ушли.
– В чем дело?
– Я хочу раздеться, – сказала Джейн.
– Ну так валяй.
– Ты сказал, что нальешь мне ванну.
– Так в чем дело?
– Ни в чем.
– Давай я тебя раздену, – предложил он.
– Не глупи.
– Зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51