Вагнер. Можете называть меня просто Дик. Этот парень, который командует батареей, – вы и с ним успели поговорить? (Он показывает пальцем на соответствующее место в репортаже Милна?)
Милн. Да.
Вагнер. Он что, говорит по-английски?
Милн. Нет, но я немного говорю по-русски. В школе я изучал этот язык.
Вагнер (в отчаянии). Скажите честно, Джейкоб, за что вас уволили?
Ми л н. А меня никто и не увольнял. Я ушел после забастовки провинциальной прессы – ну, вы, наверное, помните.
Вагнер. Забастовки?
Милн. Да, забастовки провинциальных репортеров. На страницах «Мира по воскресеньям» были напечатаны несколько местных репортажей, в том числе из Гримсби, которые… как бы это мягче сказать… были несколько искажены.
Вагнер. Я что-то не понимаю. Вас уволили за то, что вы бастовали?
Милн (смеется). Ну что вы, за это никого не увольняют.
Вагнер (после некоторого молчания). Так это вы?
Mилн. Да. Глупая история, не правда ли?
Вагнер. Милн. Один из тех парней, из-за которых поднялась вся шумиха, был как раз из этого самого…
Милн. Из Гримсби.
Вагнер (к Гатри). Так вот с кем мы имеем дело. Это тот самый штрейкбрехер из Гримсби.
Милн. Осторожнее с выражениями!
Вагнер. Разве я не прав?
Милн. Нет, не правы. Я не оскорбляю людей только потому, что они придерживаются жизненных принципов, отличных от моих.
Вагнер. Ах, так вы у нас такой принципиальный!
Милн. Да, по крайней мере в таких случаях.
Вагнер. Следовательно, вы принципиально предали своих коллег по профессии в то время, когда у них возник трудовой конфликт с нанимателями?
Милн не верит собственным ушам, он смеется.
Милн. Не могли бы вы повторить то, что сказали?
Вагнер (в бешенстве). Не смей разговаривать со мной тоном превосходства, ты, молокосос!
Милн. Извините, забылся. Я и в Гримсби никак не мог привыкнуть к тому жаргону, на котором вещали в курилке наши доморощенные Троцкие. То есть я хочу сказать, что на любую другую тему – скажем там, кризис в литературе, половая жизнь секретарши издателя и всякое тому подобное – они говорили на литературном английском, но как только они начинали агитировать меня за забастовку, создавалось впечатление, что в голове у них вместо мозгов маленькие такие шарики – знаете, которые печатают буквы в электрических пишущих машинках… «Предательство»… «трудовой конфликт»… «наниматели»… Боже мой, столько высокопарных слов для того, чтобы описать столкновение интересов двух амеб!
Но Вагнер уже не слушает его – он продолжает свою речь, обращаясь к Гатри.
Вагнер. «Наш специальный корреспондент»! Вот почему Хаммейкер не поместил имени под репортажем! Он знал, что Дерек не потерпит этого ни секунды…
Гатри. Какой Дерек?
Вагнер. Баттерсби. Дерек Баттерсби, секретарь отделения союза…
Гатри. Баттерсби? Мне с ним однажды довелось работать. Абсолютно бесполезный репортеришко…
Вагнер. Не важно, зато он умеет давить на менеджмент. Они не всегда друг с другом ладят.
Гатри. По-моему, так они никогда не ладят.
Милн. Мне казалось, что зарубежным корреспондентам неинтересны подобные местечковые скандалы.
Вагнер {ядовито). А кто вам сказал, что я – зарубежный корреспондент? Зарубежный корреспондент – это тот, кто живет за рубежом и шлет оттуда корреспонденцию: обычно путевые заметки, в которых не содержится ни крупицы новостей. Иначе говоря, это тот, кто болтается из гостиницы в гостиницу и при этом полагает, что в любой истории самое интересное – это то, что о ней поведал свету именно он. Я – не зарубежный корреспондент, я – пожарник. Если где-то вспыхивает пожар, я мчусь туда. Мне наплевать, где я – в Брайтоне или в Камбаве: пожар всегда пожар. Я не пишу художественной прозы, я лишь фиксирую факты. Так что не берите себе в голову, что вы имеете дело с коллегой по клубу путешественников. Для меня вы – штрейкбрехер из Гримсби, и этим все сказано, Джейкоб Милн. Что случилось с другими?
Милн. Кого вы имеете в виду?
Вагнер. Но ведь вы же не один вышли на работу? Кто-то помогал вам выпускать газету?
Милн. Разумеется.
Вагнер. Ну что ж, надеюсь, что все они сейчас работают стрингерами где-нибудь на Лимпопо.
Милн. Да нет, они по-прежнему работают в «Вечернем Гримсби». После окончания забастовки нас всех исключили из профсоюза, но мои коллеги подали апелляцию и отделались штрафами. Разумеется, никто в профсоюзе не хотел меня исключать всерьез. Все думали, что я тоже подам апелляцию.
Вагнер. Почему же вы ее не подали?
Mилн. Я на них рассердился. В контракте с «Вечерним Гримсби» не было ни слова насчет того, что я обязан состоять в профсоюзе. Но уж так повелось, что они всегда гордились стопроцентным членством. И я был для них как бельмо на глазу.
Вагнер. Чистоплюи.
Милн. Пожалуй что да. Но мое решение ударило бумерангом по мне самому. Голосованием большинства они отказались работать со мной, так что возникла угроза, что газета вновь перестанет выходить, – на этот раз из-за меня.
Вагнер. И тогда издатели вас уволили. И вы узнали на собственной шкуре, что хозяева – это хозяева и тут уж ничего не попишешь. Я все правильно сказал, мой мальчик?
Милн. Да нет, я сам подал заявление.
Вагнер. Вот как?
Милн. Они не хотели увольнять меня.
Вагнер. Но вздохнули с облегчением, когда вы ушли сами.
Милн. Возможно.
Вагнер. Ну что ж, надеюсь, это происшествие сделало ваши взгляды на жизнь более радикальными. Мы работаем для того, чтобы богатые стали еще богаче, и ничто, кроме солидарности трудящихся, не в силах изменить этого порядка вещей.
Милн. Сомневаюсь, что хозяева имеют с этого больше, чем вы.
Вагнер (вытаращив глаза на Гатри). Ты слышал, что он сказал?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27